– Вы не включили в счет, добрый мой друг, вознаграждение за перенесенные им страдания. Отошлем ему десять тысяч.
– А знаешь, что случилось с Набо? Бедняга имел несчастье получить большое наследство, а как он им распорядился, ты угадаешь без труда; все проиграл. Самое скверное, что скоротечное богатство дало ему кредит, и в тот день, когда Набо заметил, что кошелек его пуст, долг его исчислялся суммой куда большей, чем та, какую составляло наследство. Кредиторы добились ареста должника, и я уверена, что он умрет в тюрьме, если ты его оттуда не вызволишь. Однако я не стала бы тебе этого советовать – ибо помогать ему деньгами, заработанными ценою тяжких испытаний, значило бы стать сообщником его постыдных безумств, – если бы не знала наверное, что это последнее испытание окончательно его исправило. Уже в первый месяц своего заключения он признал, что лишения – благотворная школа, а порок – дурная привычка. Больше он ему предаваться не станет. Ему пришли на память те науки, которыми он пренебрегал во время учебы, и он вновь взялся за них с тем любовным усердием, которое позволяет идти вперед с удвоенной скоростью. Любой шаг на этом новом поприще приносит ему удовольствие куда более сильное, чем то, какое приносили светские забавы, характеру же его, по-прежнему беспокойному и подозрительному, совершенствование ума пошло лишь на пользу. Самое бесценное, хотя и не единственное, преимущество труда заключается в том, что он отвлекает душу от обуревающих ее страстей, нимало не охлаждая ее пыла, но направляя неистовые порывы юношеского ума и чувства к той единственной цели, какая их достойна. У меня есть основания думать, что однажды Набо сделает тебе честь своими поступками, но чтобы расплатиться с его кредиторами, надобно отдать огромную сумму. Провидение рассчитывает невзгоды, ниспосылаемые людям. Люди же доставляют их сами себе без счета. Я слышала, что долг Набо равняется примерно четырнадцати тысячам гиней.
– Дадим ему пятнадцать тысяч: на тысячу он сможет начать жизнь заново. Если он исправился, этого ему хватит, а если нет – тем более.
– Твоим товарищам каботажникам вначале сопутствовала удача, но они имели неосторожность заплыть слишком далеко, и Средиземное море забрало у них все, что даровал Атлантический океан. Прекрасный корабль «Мандрагора» с грузом, купленным в результате всех выгодных сделок, был захвачен пиратами-берберами, а экипаж томится в плену в Алжире. Выкупить моряков можно, отдав не меньше двенадцати тысяч гиней.
– Это слишком малая цена за честных и славных ребят, которые были согласны уменьшить свои скромные доходы, дабы поддержать меня в беде и разделить со мною свои надежды. Двенадцать тысяч гиней алжирцам – чтобы они отпустили на волю каботажников, и еще двенадцать тысяч – каботажникам, чтобы они могли снова пуститься в плавание! Но к чему, скажите на милость, Фея Хлебных Крошек, это перечисление, в котором я имел бы нужду, лишь если бы не понял вашу мысль? Раздавайте, раздавайте деньги, Фея Хлебных Крошек, помогайте нашим друзьям, попавшим в беду; и, поскольку нашего состояния, каким бы огромным оно ни было, не хватит на то, чтобы помочь всем страждущим, приумножайте его, чтобы снова раздать; умножайте наши сокровища, чтобы умножить наши благодеяния; никакие суммы никогда не окажутся лишними, ибо мы ничего не будем оставлять себе, и эти огромные богатства, хранителями которых Провидение сделало нас, дабы мы распространяли его среди наших сограждан, не отнимут у нас покоя, независимости и безвестности, утратить которые я боялся. Только таким образом – спасибо вам за то, что вы меня этому научили, – богатство может сделать человека счастливым; только распоряжаясь им таким образом, я никогда не пожалею о том, что разбогател.
– Я сделаю все, как ты сказал, – отвечала Фея Хлебных Крошек, – однако, – прибавила она немного натянуто, – у меня тоже есть немало друзей, которых я обязана поддерживать и которым я не смогу помогать, если ты меня на это не уполномочишь: ведь я завишу от своего супруга. Не следует ли мне представить тебе, как моему верховному владыке и повелителю, их список?
– О, разумеется, нет! – возразил я с величайшей почтительностью и даже покраснел от смущения. – Все, что принадлежит нам, моя дорогая супруга, принадлежит вам одной, и вы вправе распоряжаться этим добром так, как вам заблагорассудится. Плотнику довольно иметь в кармане горстку монет по полшиллинга, которые он сможет раздать беднякам в порту, да гинею, на которую он раз в неделю сможет покупать себе у старого Макдональда томик греческого классика в издании Фаули или Балфура,[145] – имея эти деньги, он будет счастливее всех королей земли. Ощути я когда-либо нужду владеть большей суммой, я почувствовал бы себя самым несчастным бедняком.