Растерзать всех, кого сочтет врагами.
Те, кто пришел в его дом прохладным осенним вечером, друзьями не были точно. Себастьян не успел их даже увидеть, как в голову непрекращающимся гомоном ворвались чужие голоса. Громкие, злые, говорящие о смерти, охоте, огне и тьме.
Как будто они что-то понимали в тьме.
Он хотел сбежать. Честно, хотел. Но прежде чем успел даже подумать о задней двери, через которую можно было незаметно выйти и скрыться в чаще леса, боль в голове стала невыносимой. И Себастьян не выдержал. Он помнил, как закричал; затем магия взяла над ним верх. Сорвалась, заглушила всё, загородила собой и стала избавляться от тех, кто посмел навредить ее хозяину.
«Я разберусь», — услышал он, прежде чем провалиться в темноту собственных мыслей.
Убивать тех людей Себастьян не хотел. Но у того чудовища, что жило внутри него, было другое мнение. Оно жаждало крови, хотело наблюдать, как лопаются капилляры в их глазах, как корчит тела в предсмертных муках. Ему оставалось только смотреть и чувствовать чужое, не свое удовлетворение от представшего зрелища.
Чьим — его или монстра — было желание бежать, он не помнил. Скорее всего, общим. Иногда Себастьяну удавалось договориться со своей… темной стороной. Увы, идея была хуже некуда. Он не сразу понял, что бежит уже не по лесу, а по мощеной улочке; в голове с прежней силой зазвучали чужие голоса. Так много и так громко, что даже выпущенная на волю магия не смогла отгородить его.
Перед глазами полыхало красным, чудовище бесновалось, и теперь уже сам Себастьян желал им всем смерти. Он хотел, чтобы они все замолчали, чтобы голова перестала болеть, чтобы огонь прекратил гореть так ярко…
И всё прекратилось. По ногам ударило что-то тяжелое, а в тело впились сотни ярких разноцветных искр. Тьма попыталась защитить, встать на их пути, но истончилась под десятком вспышек, взвыла как раненый зверь и, словно извинившись, спряталась внутри. Что было дальше, Себастьян практически не помнил. Чувствовал, как голову сжимает невидимый обруч, сбросить который казалось необходимостью; давился страхом, слышал незнакомый мужской голос, на удивление спокойный, пытающийся в чём-то убедить. Кажется, ему это удалось — больше трупов Себастьян припомнить не мог, лишь тишину и то, что ему стало немного легче.
Для верности он снова оглядел камеру — ни тел, ни крови на полу, одни голые стены, а в качестве компании — собственная сила, скребущаяся внутри. Ей хотелось выбраться. Себастьян же не мог решить, хочет ли он, чтобы у нее это получилось.
«Иначе ты снова станешь чьим-нибудь… экспериментом», — напомнил внутренний голос. Ехидно, но участливо.
«Нет».
Он дернул руками в тяжелых наручниках. Замок можно открыть либо ключом, либо отмычками. Ни того, ни другого, понятное дело, нет, да и во взламывании Себастьян не силен.
«Ты ни в чём не силен», — послышалось недовольное ворчание.
«Мог бы и помочь».
Смешок, раздавшийся в ушах, был слишком реальным.
Себастьян прикрыл глаза, позволяя силе перетечь в руки. Пальцы сами собой нащупали нити чужих заклинаний, переплетенные между собой причудливым узором. И знакомые. Их можно расплести, нужно только найти одну, самую главную, потянуть и разрушить магический рисунок. Ну или хотя бы ослабить действие заклинания.
«Зануда».
Терпение никогда не было добродетелью его монстра. Если подумать, их у него нет вообще… добродетелей. Сила рванула вперед, разрывая нити одну за одной, отчего кожу на запястьях кололо нестерпимо, в голову словно втыкали иглы.
«Терпи».
Можно подумать, у него есть другие варианты. Тем более откуда-то снаружи раздавались голоса, снова не обещающие ничего хорошего. Только неуверенное «мы попробуем», многозначительное «очень силен» и уже знакомое обещание смерти. Всё это Себастьян слышал уже не раз. И никогда подобные речи не заканчивались хорошо для него.
Последняя нить заклинания лопнула как раз в тот момент, когда стеклянная дверь распахнулась. Снова стало громко, так, что захотелось зажать уши, закрыться и спрятаться хотя бы под одеяло. Но запястья по-прежнему сдавливали наручники, да и просто двигаться было трудно из-за больной ноги.
«Я разберусь?» — уже вопросительно поинтересовался голос.