Конечно же, я не слышала о крысорах. Феи не должны разбираться в тёмных народах, особенно, давно сгинувших. А вот то, что Злобинда о них помнила, — хорошо. В её случае логично — тёмная же.
Здесь я позволяю ей вести и даже не сопротивляюсь.
Мы вдвоём левитируем Галета на импровизированную кушетку из сдвинутых стульев, предварительно погрузив нашего хвостатого кавалера в Беспробудный сон.
Проректор Ши-Ворот накладывает заклинание неслышимости, и только тогда, усевшись в кресла созерцания, что стоят у постамента Книги-Всех-Историй, мы готовимся слушать.
Правда, книга и не спешит шелестеть страницами. Поглядывает на нас, будто оценивает, стоит ли доверить таким, как мы, самое ценное, что у неё есть — истории. Напоминает старушку, перебирающую сундук с приданным, где каждая вещь хранит воспоминания.
Прокашливается, будто перед выступлением, и, наконец, начинает:
— В Незапамятные времена то было. Когда тёмных народов хватало, и они нещадно превалировали над светлыми. Угнетали и унижали их…
Книга-Всех-Историй многозначительно замолкает и снова поглядывает на нас. Должно быть, желает убедиться, что её слова вызывают в нас священный трепет.
Но, увы!
Наклоняюсь к Злобинде и шепчу на ухо, косясь на книгу:
— А этот фолиант умеет без пафоса?
Проректор смотрит на меня, как на студента, сморозившего глупость на ГОСах:
— Если из этой книги убрать весь пафос, она превратится в брошюру. А так… Впрочем, смотрите сами…
— Да-да, верно, — подаёт голос Книга-Всех-Историй. — Смотрите.
Гигантские страницы начинают стремительно листаться, словно незримый вихрь взвивает их. Шелест постепенно переходит в шёпот. Слова звучат всё чётче, рисуют образы, а те — складываются в картины. Живые, яркие, объёмные. Целая панорама событий разворачивается перед нами. И мы оказываемся в самом эпицентре древней истории — её невидимые соглядатаи.
…Чаролесье шумит тучными зелёными кронами. Порхают над пёстрыми цветами легкокрылые бабочки, перекликаются птахи, журчит по камням ручей. Солнце щурится в небе лениво и рыже. И, кажется, вот-вот рассыплется золотистыми конопушками по курносому личику мальчишки. Он семенит по исхоженной тропинке, путается в длинных белых одеждах. Его руку сжимает древний старик, похожий на кряжистое, битое ветрами и временем дерево. Старец опирается сучковатый посох.
И пожилой и молодой часто оглядываются: успеть бы нырнуть в лес.
— Погоди, Христиан, — говорит старик мальчонке, — отдохнуть надо.
Он грузно опускается на трухлявый пень, кашляет натужно и с кровью. Буроватые кляксы ляпаются на исхоженную добела тропинку.
Мальчонка смотрит на своего проводника с жалостью и понимающе. Он поднимает палочку и чертит вокруг старика, сидящего на пне, охранный круг.
Дед качает головой:
— Ты же понимаешь — нам не уйти. Крысоры догонят и сожрут. Как твою семью. Знаешь же, эти твари — порождение Тьмы и Злобы. А что у нас есть? Только сказки?
Мальчик сжимает кулачок, топает босой ножкой:
— Не позволю. Мы будем биться. И не надо недооценивать сказки!
Старик смеётся горько и надрывно, смех заканчивается новым приступом кашля.
— Твой отец, Христиан, — говорит он хрипло, утирая окровавленные губы сухонькой бледной ладонью, — был лучшим сказочником, но ничего не смог с ними сделать. А ты — всего лишь фантазёр!
В огромных голубых глазах мальчонки набухают слёзы. Губы дрожат, а кулачки сжимаются ещё сильнее.
— Я смогу! — упрямо заявляет он. — Отец верил в меня. И мама. И сёстры. Поэтому и отослали с тобой, а сами — кинулись на крысоров!
Старик улыбается, притягивает ребёнка к себе, треплет по рыжим волосёнкам:
— И я верю! Как такому упрямцу не поверить. В конце концов, именно из фантазёров и получаются сказочники.
Внезапно темнеет, будто туча закрыла солнце. Я даже обхватываю себя руками, потому что и тут, в межреалье, холодает. Злобинда рядом тоже ёжится.
Шёпот — низкий, стелющийся, — выползает туманом из-за деревьев, которые на глазах роняют листву и чернеют.
— Смерть…
Слово клубится, тянется рукавами буро-зелёного дыма.
И из него выступают они — чудовища, крысоры.
Слишком крупные для крыс, слишком мелкие для людей. Их лица остры, верхние губы приподняты, обнажают острые жёлтые зубы, маленькие красные глаза полны злобы и ненависти ко всему живому. Их кожа бледна и покрыта редкой шерстью. Они отвратительны. В их четырёхпалых когтистых лапах перекатывается шар зелёной зловонной тьмы…