Скакала вокруг бабушки и воодушевленно врала, пока не утомилась. Она, тем временем, убрала инструмент, вымыла руки, и мы накрыли стол для чаепития на веранде. Серв не мешал, бродил по саду и рассматривал плодовые деревья и ягодные кусты. Срывал то листик, то цветок, деловито нюхал, растирал в пальцах, пробовал на язык. Садовод, что скажешь.
Бабушке он сразу понравился, открыв для меня талант обольщать земных женщин любого возраста. Немного пообщавшись, они смотрели ему в рот с обожанием и слушали его слова, как истину в последней инстанции. Зря я волновалась, он снова оказался на высоте.
Ради гостей бабуля достала сортов десять всяких варений и джемов собственного приготовления, к которым прилагались великолепные утренние оладьи. Стол ломился под деревенскими яствами. Страшно довольный Серв запихивался бабушкиным угощением, к ее большой радости. От продемонстрированной Ириске высокомерности не осталось и следа.
Я не могла и кусочка положить в рот. Мы чинно сидели на бабушкиной чистенькой веранде, пили ароматный чай на травах, вели неспешную беседу. Вернее, говорили бабуля и Серв о садоводстве – огородничестве, я не прислушивалась. Внутри сидело беспокойство, требующее срочного выхода.
Тихо поднялась в мансарду бабушкиного дома. В детстве меня сюда не пускали, чтобы не свалилась с крутой лестницы. Когда выросла, сама не чувствовала потребности сюда забираться.
Здесь хранились мамины вещи. Их сюда привезла бабушка, чтобы папа «не перебирал дорогие мелочи до конца жизни, упиваясь горем, а занимался воспитанием ребенка». Сегодня я посмотрела вокруг по-другому, по-взрослому.
Несколько полок с книгами по физике, геологии, астрономии, некоторые на иностранных языках. Поводив пальцами по корешкам, подумала, могут ли они помочь мне? Открыла верхний ящик старого комода, в нем лежали хаотичные записи, сделанные неразборчивым почерком на листках из тетрадок, блокнотов, листах писчей бумаги.
В основном цифры, расчеты, химические формулы, географические координаты. Попадались небрежные наброски графиков, схемы, карты с пометками, разноцветные спектры без подписей. Среди бумаг несколько выцветших фотографий.
В другом ящике оказались запаянные пробирки с мелкими металлическими или стеклянными шариками внутри, и два деревянных среза. На пробирках наклеены этикетки с перечислением химических элементов в виде общеизвестных значков таблицы Менделеева. Алюминий, бром, цезий, кобальт, свинец, железо. Реже иттербий, натрий, цинк, иридий. Насколько я помнила из курса химии, последний редко встречался на Земле и, по предположениям ученых, космического происхождения.
В голове кольнула нелепая догадка: иридий, Иридиус не одного ли корня эти слова? Вот почему название планеты сразу показалось мне знакомым. Не оттуда ли сыплются на Землю космические «подарочки»?
Взяла в руки отполированные деревяшки. На них приклеены бумажные листки. С трудом разобрала, один запил сделан в эпицентре предполагаемой катастрофы, а другой – за границей разрушений, с приложением координат.
Вспомнив некоторые познания из области биологии, удивилась, по числу колец деревья - ровесники, но обхват первого намного превосходил второй образец. Да и сами годовые кольца по ширине разные.
У первого среза в середине ровно тридцать узеньких колец, словно дерево преодолевало страшные трудности в развитии, а после этого шли широкие кольца ускоренного роста. У второго: все кольца почти одного размера, дерево провело спокойную жизнь без взлетов и без падений. Такое случилось бы, только если деревья росли далеко друг от друга, а не в нескольких километрах, как следовало из прилагаемых записей.
Как ни интересно рассматривать куски дерева, пришлось отложить это занятие до лучших времен. Взяла в руки фотографии в надежде, что они мне помогут. На одних запечатлена тайга то ли после пожара, то ли землетрясения. Обгоревшие деревья стояли на корню или лежали на земле в огромном количестве. Внимание привлекло изображение странного дерева со срезанной верхушкой и ветвями только с одной стороны. Где-то я это видела.
На других сфотографированы газеты начала двадцатого века на иностранных языках. Немецкого и французского я не знала, а скромные познания в английском позволили мне понять, что речь в них идет о многочисленных аномальных оптических атмосферных эффектах в начале двадцатого века.