— Тогда не иди так быстро! Я на каблуках не успеваю за тобой! — сказала не сумевшая отцепиться от меня одногруппница, состроив такую рожицу, словно ее ведут на показательную казнь по заведомо ложному обвинению.
А палач не милостив, как и судья, и продажный адвокат в одном лице.
Моем невозмутимом лице.
— Какие ножки!
— К нам свежее мясцо пришло! Парни, налетайте!
— Эй, красавицы, садитесь к нам! Мы вас не обидим… сразу!
Под радостные крики, свист и гогот пунцовая Светка и совершенно спокойная я продефилировали перед всем потоком, трибуной преподавателя без самого преподавателя и повидавшей все и вся ученической доской, после чего с чувством выполненного долга плюхнулись на ранее примеченные мной места.
— Не ожидал, что обитатели Олимпа спустятся к нам, грешникам, в Тартар, — сказал Даня, потирая ноющую от каждодневного «общения» с очками переносицу.
— Это я не ожидала, что выскочки первых рядов обратят на нас, простых смертных, свое царское внимание, — не удержалась я, показав Бельскому язык. — И окажут неоценимую помощь! Спасибо, что выручил, Дань!
— Опаньки, какие люди! Как ветром тебя занесло сюда, Лисок?
— Попутным, Игорек, попутным! — пропела я Проскрину, другу Бельского, с которым они были не разлей вода. — Я как Мэри Поппинс: прихожу и ухожу тогда, когда это нужно высшим силам!
— Не, ты не Мэри Поппинс, Лисок, — почему-то не поверил мне парень с красным ежиком и серьгой в левом ухе. — У тебя слишком маленькая «Поппинс», чтобы быть ей.
— Может, ты уже сядешь? — начал терять терпение Бельский. Интересно, с чего это вдруг?
— Только рядом с ней, браток! — ухмыльнулся Проскурин, посылая увлеченно набирающей очередное сообщение в телефоне Светке свою дежурную улыбку. — Наконец-то появился цветник, в котором я могу стать настоящим садовником. Как-никак, мы с девочками одной специальности.
— Вот и иди на галерку, садовод-опылитель, раз тебя только юбки интересуют! — обладательница зычного голоса тоже была мне знакома.
Яна Звонарева.
Училась семестр назад в группе приводчиков.
Ожидаемо не потянула и, будучи девочкой неглупой, перевелась к тепловикам, быстро досдала разницу и теперь спокойно учится на другой специальности, без нервов, проблем и лишних телодвижений.
Насколько я знала, она хорошо общается с Бельским и Проскуриным, а вот чем последний ее так разозлил… Сарафанное радио ничего такого не сообщало, что и неудивительно: сор из избы не выносят.
Если только между ними не сгорела любовь.
— Так, ребята, рассаживаемся, открываем свои тетрадочки и записываем тему занятия, — незамеченная в шумной аудитории Александра Николаевна не выглядела грозной и серьезной преподавательницей, однако стоило ей только сказать заветные слова, как тут же тишина занимала лучшие места на ближайшие полтора часа, а студенты прекращали беззаботный галдеж, внимая каждой грамотной фразе этой женщины.
Один лишь Проскурин из природной вредности нарушал негласно установленные правила, изредка оказываясь в деканате и выслушивая часовые лекции о плохом воспитании, низкой дисциплине и доброте Александры Николаевны, которая просит не отчислять мальчика за его шалости, поскольку голова у него светлая, пусть и покрашенная.
После таких сеансов мозговой «терапии» Игорь утихомиривался на одну-две недели, а потом шарманка вновь играла заезженную мелодию.
И так на протяжении двух семестров, что породило ряд едких шуточек в группе, в которой я училась вместе с Проскуриным: когда дисциплина закончится, будет ли Игорь приходить на другие пары Александры Николаевны и пытаться устроить очередное выступление клоуна из бродячего цирка? Или его чувства остынут так же быстро, как не использованные для отопления окон пьезоэлементы?
Краем глаза я посмотрела на ничего не записывающего Проскурина, усевшегося рядом со Светкой и скрестившего руки на груди, словно он пытался отгородиться от того, что читала с трибуны Александра Николаевна.
В его глазах бушевала такая ненависть, что мне невольно стало жутко и страшно за судьбу преподавательницы, которую Игорь на дух не переносил.
Чем же вызвала такую его нелюбовь Александра Николаевна? И почему она всякий раз его выгораживает?
— Ты пиши, Локтева, пиши! — отвлек меня от несвоевременных размышлений неугомонный Даня. — Я на твой конспект давно облизываюсь, поэтому не подставляй рассчитывающих на тебя людей, записывай все, что диктует преподаватель!