Почему я не взяла эти десять серебряников, что лежали на столе, и не сбежала из мрачного дома на побережье? Ну-у, причин было много — этих денег всё равно не хватило бы до весны, и мне всё равно пришлось бы искать работу, а здесь я уже обжилась, мне нравилась моя комната, и море так славно шумело за окном… Все эти мысли промелькнули в моей голове со скоростью морского ветра, а я продолжала снова и снова убеждать себя, что нет смысла брать деньги и убегать… Разумнее — в самом деле разумнее! — остаться… И эти дети… Я могла бы приготовить им постный сладкий пирог… и рыбу под ореховым соусом… Боже, Миэль, только не говори, что ты решила проявить милосердие там, где его никто не ждал!..
Но тут де Синд заговорил, и я быстренько и с облегчением прогнала прочь размышления о том, почему мне так понадобилось здесь остаться. Всё было сказано и теперь оставалось ждать решения.
— Хорошо, — произнёс он медленно, словно через силу. — Оставайтесь. Рассчитываю на ваше благоразумие и впредь.
— Разумеется, — заверила его я. — Благодарю, что не прогнали. Буду верно служить вам и… молчать. Мне ведь совсем не хочется, чтобы меня нашли со свернутой шеей.
Мне показалось, его позабавили мои слова, потому что он потер подбородок и вроде бы хмыкнул. Это был хороший знак — пусть лучше посмеется, чем разозлится.
— Решили меня шантажировать? — спросил он очень учтиво.
— Я бы не осмелилась.
В этот раз он почти улыбнулся, я не могла ошибиться.
— Да неужели? — де Синд оттянул ворот рубашки, как будто он душил его. — В монастыре воспитывают именно так?
— Не совсем поняла вас…
— Вы больше напоминаете королевского шпиона.
Кровь бросилась мне в лицо, но я приняла самый скромный вид и ответила:
— Уверяю вас, я — точно не шпионка. Надеюсь, вы дадите мне шанс убедить вас в моем самом преданном к вам отношении. И если я вам подхожу…
— Элизабет, — произнёс он и сделал долгую паузу, во время которой я поёжилась, потому что чужое имя, обращенное ко мне, звучало непривычно и — что скрывать? — жутковато.
— Да, господин де Синд?
— Боюсь, это мы вам не подходим.
Что-то новенькое! Я вскинула на него глаза.
— Видите ли, — он тщательно подбирал слова, пытаясь что-то мне объяснить.
Мне — объяснить? Служанке?..
— В этом доме не приветствуется роскошь, — сказал де Синд, задумчиво потерев переносицу, — я предпочитаю воспитывать детей строго, не позволяя им никаких излишеств. Никакого баловства, только простая пища, только самая простая одежда. Я не хочу, чтобы мои дети выросли избалованными неженками. Богатство развращает. Не хочу, чтобы деньги развратили моих детей.
Я слушала очень внимательно, пытаясь понять — он, действительно, считает, что переваренная репа и капуста — это лучшее средство воспитания? А Логан, который живёт в одиночестве на чердаке?.. Может, отец думает, что это — ради блага мальчика? Воспитание смелости, так сказать?..
— Мне кажется, такая жизнь вам не подходит, — продолжал тем временем хозяин дома.
— Считаете гороховые меренги роскошью, развращающей душу? — подсказала я.
— Нет, тут мне нечего вам предъявить. Дети были в восторге, а я очень доволен, что вы не нарушили поста. Но посмотрите на себя — вы точно не служанка в доме купца. Вы нежная, красивая, утонченная. И говорите не как девица из провинции. Ещё и грамоте обучены. Кем был ваш отец?
— Пахарем, с вашего позволения, — было очень неловко врать ему, особенно когда он смотрел на меня в упор, словно читая мою ложь, как в книге.
— Странные умения для крестьянской девушки, — он чуть прищурился, пронзая меня взглядом. — Вы ведь совсем не похожи на природную крестьянку.
Было неловко врать ему, но приходилось.
— Но и вы, господин де Синд, — парировала я, — не слишком похожи на купца.
— Вот как? — он усмехнулся и скрестил на груди руки уже знакомым мне жестом. Ткань камзола на плечах опасно натянулась, готовая треснуть под напором бугрившихся мускулов. — На кого же я похож?
Ему пришлось повторить вопрос, потому что я уставилась на его плечи, совсем позабыв о реальности. Ни у кого при дворе короля не было таких мощных рук. Король не любил воинские увеселения, редко выезжал на охоту, зато ему нравилось танцевать и участвовать в спектаклях, разыгрывая всякие истории — про античных богов или героев народных сказок. Следуя королевской моде, и щёголи считали крепкое сложение и мускулы — уделом простолюдинов. Прежде всего ценились изысканная красота, грация и бледная томность. Про моего мужа со смехом говорили, что он только и способен, что обрывать лепестки розам, и Карл считал это чуть ли не комплиментом.