Полгода назад я не задавал вопросов, а готов был наброситься на Бэртраду и растерзать её в клочья. Благо, Пенда оказался рядом и удержал мою руку. Но и Бэртрада удивила меня. Чтобы доказать свою невиновность, она протянула ладонь над пламенем свечи и держала до тех пор, пока не запахло горелым мясом.
— Душой своей и сердцем клянусь, что не хотела убивать Адама! — проговорила она и, вскрикнув, потеряла сознание.
Я вышел, велев, чтобы эта женщина убиралась куда угодно. И она действительно уехала — в Уолсингем, замаливать грехи перед знаменитой статуей Девы Марии. Но меня это не тронуло.
Не менее странно вела себя и Гита, прибыв в Тэтфорд, где должно было совершиться положение тела Адама в фамильную усыпальницу Армстронгов. Поначалу я только испытал благодарность за то, что она пришла поддержать меня в столь горестный час. Мне не было дела до лордов и прелатов, которые прибыли сюда, но Гита — Гита по-настоящему любила мальчика. О, если бы Небо не свело меня с Бэртрадой, если бы у меня хватило мужества выдержать искушение властью и остаться с той, которая давала мне счастье и любила моего малыша... Вот о чём я думал, глядя на её одетую в траур фигурку, стоявшую в толпе вельмож под сумрачными сводами, и тогда, когда все разошлись и она шагнула ко мне...
Я знаю, что мужчина не должен выказывать слабость. Однако я склонил голову ей на плечо и застыл, чувствуя, как её маленькая рука касается моих волос. В этот миг Гита произнесла:
— Если бы я могла знать, я бы ни за что не отпустила Адама в Гронвуд в тот вечер.
Я был поражён ненавистью, прозвучавшей в её голосе. Моя Гита, маленькая послушница, сама доброта — и вдруг такая ярость! Тогда я спросил, что она думает о случившемся.
Гита отстранилась.
— Мне нечего сказать. Но графиню Норфолкскую я бы не подпустила к своему ребёнку на расстояние полёта стрелы.
Её ребёнок был и моим ребёнком. Малышка Милдрэд. Мне так хотелось увидеть её, взять на руки. Моё единственное оставшееся в живых дитя. В том, что у нас с Бэртрадой не будет детей, я не сомневался ни секунды.
Но вот я вновь лежу на краю супружеского ложа. Мерное дыхание Бэртрады говорит о том, что она уснула. Я приподнялся и взглянул на неё. Никакой другой мужчина не остался бы равнодушным, окажись он в постели с такой красавицей. Закинутая за голову белоснежная рука, по-кошачьи мягкая и волнующая поза, складки лёгкого льняного покрывала подчёркивают изгиб высокого бедра, а волна тёмных вьющихся волос струится по плечу и груди. Рядом со мной спала прекрасная женщина, желавшая примирения и, может быть, новой жизни, но я задыхался подле неё.
Бесшумно встав, я зажёг свечу и поднялся наверх, в комнату, предназначенную для хранения нашего гардероба. Там, среди привезённых мною вещей, находился кофр[9], который я не велел распаковывать. Открыв секретный замок одного из его отделений, я извлёк оттуда туго свёрнутый рулон прохладной мерцающей ткани и припал к ней лицом. Пламя свечи бросало мягкий отсвет на ткань, она блестела и переливалась.
Атлас! Его совсем недавно начали привозить в Европу купцы, а в Англии о нём и понятия не имели. Этот рулон предназначался для Гиты — ткань была светло-серой, цвета её глаз. Об этом я думал, оплачивая покупку у арабского купца в далёком Иерусалиме, коротая дни на корабле, плывущем вдоль берегов Европы, снаряжая обоз с охранниками-тамплиерами, которым отдельно было велено доставить в Гронвуд этот кофр. Я с волнением представлял, как однажды преподнесу этот подарок внучке Хэрварда Вейка и расскажу, какой путь он проделал, чтобы стать оправой для её красоты. Тогда она поймёт, что я неотступно, каждый день и каждый час помню о ней. Эти тончайшие дымчато-серебристые блики и переливы заскользят по её груди, облекут её стан, заструятся вдоль стройных ног. Одежда женщины, сшитая из атласа, даже в полумраке ничего не скрывает от глаз мужчины. А если коснуться её и ощутить под её прохладной шелковистостью упругость тёплой кожи...
Клянусь Небесами и преисподней — я желал Гиту больше жизни! Но Пенда ясно дал мне понять, что этими плотскими желаниями я снова ввергну её в бездну бесчестья. И вот всё, что мне осталось, — уткнуться лицом в кусок атласа, предназначенного для неё, и дать волю воображению...
Я стремительно выбежал из комнаты и бросился вниз по лестнице. Словно обезумев от пожиравшей меня страсти, я ворвался в большой зал и принялся разыскивать среди челяди, спавшей на тюфяках, одну из шлюх, болтавшихся в Гронвуде. Такие женщины неизбежно появляются там, где много молодых неженатых мужчин. Я не мешал им заниматься своим ремеслом, если это никому не шло во вред. Просто старался не замечать их присутствия, и удивительно, что я не ошибся, мгновенно отыскав в полумраке зала именно одну из этих женщин. Когда я набросился на неё, то походил на животное, потерявшее голову при виде самки.