CXL
Я чувствую, что весь внутри сгораюЛюбовным пламенем: я слышу-грудьИ сердце жжет он с краю и до краю;Себе помочь не властный как-нибудь,Беспомощный, бессильный, замираю.И лишь одна могла б в меня вдохнуть,Чуть пожелай, мир и забвенье болиИ сделать все со мной, что ей по воле.
CXLI
И ты одна мила, как ангел нежный,Красою светлокудрою своей,С умильной речью, легкой и небрежной,Всех белых роз улыбчивей, свежей,Всех ясных звезд в лазури безмятежнойБлистательней, — ты мне всего милей,Одну тебя, желанная, желаюИ ночь, и день всечасно призываю!
CXLII
Лишь ты одна всю боль моих страданийМогла бы благодатно исцелить!Лишь ты одна всей властью нежных дланейВедешь моей безвластной жизни нить!Лишь ты одна от смертных воздыханийМой жалкий век вольна освободить!Лишь ты одна захочешь — обладаешьМной, как ты можешь, как ты пожелаешь!»
CXLIII
И говорил: «Жесточе невозможно,Чем ты, томить безжалостной тоской;И, дикую, страшит тебя тревожноТобою восхищенный взор людской!Вся жизнь моя, что для тебя ничтожна,Во мрак темницы ввержена тобой,И нет в тебе — увы! — тем мукам веры,Что ты не видишь, а дала без меры!»
CXLIV
Потом, стеня, к Венере обратился:«Священная богиня, победитьВластна ты всех на свете, кто бы тщилсяОт ран твоих себя оборонить,И от тебя никто не защитился;А ныне, мнится, не сильна сломитьТы слабой девушки — и перед неюБессильна всею силою своею.
CXLV
Ты мощь свою всю ныне потерялаПротив нее, и тонкий ум притих,С каким всегда разил сердец немалоТвой сын Амур, высоких и простых.Пред сердцем ледяным вдруг все пропалоПрезревшим обаянье сил твоих;Обыкшие вершить твое отмщеньеЛук, стрелы острые — в пренебреженье.
CXLVI
Ее, быть может, без труда ты мнилаВдруг захватить, как и меня взяла,Чтоб в грудь ее твоя проникла сила,В грудь изо льда, — как и в мою вошла.Она же стрелы просто притупила,Что на нее ты мудро навела;А я, глупец, от них не защитился —И в вечную темницу погрузился.
CXLVII
Мне никогда уж не освободиться;Мир, отдых и покой — не для меня:Но мукой новой буду я томитьсяВсечасно от любовного огня.И в этой думе с телом разлучитсяДуша моя, рыдая и стеня,К погибели своей. И черной теньюС тенями будет. Вот конец мученью.
CXLVIII
Тебя молю, о Смерть! идешь, врачуяМне горькое земное бытие;По доброй воле жить уж не хочу я;Рази же сердце бедное мое!А не сразишь, так сам сражу, тоскуя.Как чтил бы я пришествие твое!Так поспешай — и сброшу я оковы,Мне тяжкие мучительно суровы».
CXLIX
Тут он умолк, и залился слезами,И вспомнил, как прекрасное копьеВ него метнула нимфа, как словамиПрорвалось сострадание ееИ ужас, что воздушными струямиНеотвратимо мчится острие.И в тех словах почуял он хоть малостьНадежды на узывчивую жалость.
CL
Так плача и томительно вздыхая,Влюбленный юноша один лежал,Жить жаждая и к смерти вдруг взывая,Надеялся и в ужасе дрожал.Бог сна, из врат великих низлетая,Сном благостным страдальца обаял.Усталостью последней истомленный,Все позабыл забывшийся влюбленный.
CLI
А мать умелая уж насбиралаЦелебных трав немало — для того,Чтоб сыну сделать ванну: полагала,Что боль в боку измучила его.Доверчивая, ведь она не зналаПричин томленья сына своего.Пока весь ход ее работы длился,Домой и Джирафоне воротился.
CLII
И тотчас же спросил: что сын бесценный?Вернулся ли сегодня он домой?А донна, что звалася Алименой,Ответив «да», свой перепуг ночнойПоведала; без боли неизменнойНе молвит слова сын; ему покойНеобходим; она к нему не входит.«Прошу, нейди и ты, — так речь заводит. —
CLIII
Я ванну приготовила, что болиПомочь должна. Пускай он отдохнет,Как долго будет то ему по воле,И ванну ту целебную возьмет.И уж страдать не будет, верно, боле:Где б ни болело у него, — пройдет.Оставь, пусть спит. Он говорить не может:Сильнее боль в боку его тревожит».