XXIX
И Африко, очей не отрывая,Глядит и слушает. Встают, и вотЕго любимую зовет другая:«Пойдем же, Мензола!» Она встает —И так легка, подружек нагоняя!Рассыпался прекрасных нимф народПо хижинкам укромным понемногу,Диану проводивши в путь-дорогу.
XXX
Пятнадцать было нимфе лет едва ли,Златились кудри длинные у ней,Ее одежды белизной сияли,Прекрасен был лучистый взгляд очей.Кто в них глядел, не ведал тот печали;Вид ангела, движенья — нет стройней,Рука стрелой играет заостренной.Но где теперь покинутый влюбленный?
XXXI
Он одинок, задумчивый, унылый,Безмерному страданью обречен.Оставленный прекрасноликой милой,Без сил прервать мелькнувший страстныйсон, —«Увы мне! О, с какою мучит силойМинувший миг блаженный! — молвит он. —Подумать только: где и как найду яТеперь ее, в отчаянье тоскуя?
XXXII
Не знаю той, что вдруг меня сразила,Хоть слышал: Мензола — так имя ей.Покинув, осмеяла, изъязвила,Меня не видев, о любви моейНе ведая. О, знай: мне все не мило,И груз любви — что миг, то тяжелей!Ах, Мензола прекрасная, мне больно!Твой Африко покинут, хоть невольно!»
XXXIII
Потом он сел, где милая сидела,Где только что он любовался ей,Прелестною; все глубже пламенелаОгнем кипящим грудь, все горячей,И, наземь повергаясь то и дело,Он длил игру Амуровых затей,Лобзал траву, шепча: «О, ты блаженна:Тебя касалась та, что совершенна».
XXXIV
И говорил: «Увы мне! — воздыхая. —Судьбина зла. Сегодня же велаИ соблазняла — о, совсем иная!Счастливого — злосчастью обрекла, —И девушка-дитя, сама не зная,На жалкий путь страдальца повлекла.Мне нет вождя, хранителя, — все втуне.Одной любви я верен — и Фортуне.
XXXV
Хоть знала бы она, как пламенеюЛюбовью к ней, иль видела б меня!Нет, страстью бы испугана моеюОна была, — и, всякого кляня,Кто, полюбя, владеть хотел бы ею,Она бежала б этого огня,Смятенная: она ведь ненавидитВсех нас, мужчин, какого ни увидит.
XXXVI
Что делать мне? Все кончено. УжелиОткрыться ей? Себя же погубить.Молчать — нет сил, молчать всего тяжеле:Огонь в груди все будет злей томить.Так, умереть. Жалеть о жизни мне ли?Пусть этой муки оборвется нить:Ведь не погаснет этот пламень жгучий, —Смерть все равно предстанет неминучей».
XXXVII
Таких речей излил тогда немалоВлюбленный юноша. Но видит он —Заря погасла, ночь уже насталаИ вызвездил давно уж небосклон, —И как душа помедлить ни желалаНа месте милом, молвил как сквозь сон,Себя одолевая: «Так, злосчастный,Пускай хоть встречу день, мой деньненастный».
XXXVIII
Он все же встал, побрел, едва шагая,Исполнен дум, долиною речнойВ родной приют, печально понимая:«Оттуда шел один, придет — иной».Вот перед ним и хижина родная.Так безотчетно он пришел домой:Идти долиной было далеко ли?Ну, с четверть мили, уж никак не боле.
XXXIX
В свою каморку он тихонько входит,Где спал один, вздыхает, еле жив,Там ощупью постель свою находитИ падает, словца не проронивРодителям, и ночь без сна проводит,И только света ждет, нетерпелив,И мечется на ложе, изнывая,Все Мензолу со стоном призывая.
XL
Не думайте, что люди воздвигалиЧертогов и домов блестящий строй,Как ныне там. Хочу, чтобы вы знали, —Избушке были рады той порой,Стен даже известью не укрепляли;Бревно да камень грубый и простой —И все; а кто доволен был, суровый,Мазанкой земляной и тростниковой.
XLI
Домка в четыре было все селеньеУ низких и пологих берегов,Вершины высились лишь в отдаленье,Здесь было низких несколько холмов.Вернусь туда, где горькое мученьеНес Африке, все полон тех же сновО Мензоле; но нимфа не являлась,Хотя других и много повстречалось.
XLII
Амур, с его обычною повадкой,Хотел огонь страдания раздуть,Вдруг юноше как будто отдых краткийДавал, чтоб вновь пылала жарче грудь.И цепью все тягчайшею украдкойЕго сковать старался как-нибудь,Умея разжигать своею властьюОгонь страданья вместе с нежной страстью.