— Обожаю, — Бергманн состроил зверскую гримасу.
Поиски перешли в спальню. Оттуда донесся топот, глухое ворчание и пыхтение. Я стоял возле камина, разглядывая над камином фотографии статной смеющейся блондинки и худенькой темноволосой девочки с немного испуганным лицом. Бергманн добрался до ванной комнаты. В коридор вылетели два влажных полотенца. Наконец раздался торжествующий вопль.
— Есть! — Хозяин квартиры ворвался в гостиную, размахивая над головой какой-то книжкой. Ею оказался мой роман «Мемориал».
— Вот она! Нашел! Видите? Я читал ее ночью. А потом утром в ванной.
Я был тронут и польщен до глубины души.
— И что? — пробормотал я, стараясь сохранить невозмутимый вид. — Вам понравилось?
— Это грандиозно!
— Она должна была быть лучше. К сожалению, я…
— Вы ничего не понимаете, — свирепо перебил меня Бергманн. Он зашелестел страницами. — Вот эта сцена, где он пытается покончить с собой… Это же гениально. — Он значительно сдвинул брови, давая понять, что возражать бесполезно. — Это просто гениально.
Я залился краской и неловко рассмеялся. Бергманн наблюдал за мной с улыбкой, он был похож на папашу, чье чадо похвалила строгая учительница. Потом покровительственно похлопал меня по плечу.
— Извольте убедиться, раз мне не верите. Я вам сейчас кое-что покажу. Вот это я написал сегодня утром, после того как прочитал книжку. — Он начал рыться в карманах. Их было всего семь, поэтому поиск не занял много времени. Бергманн извлек на свет какую-то скомканную бумажку.
— Это первое стихотворение, которое я написал по-английски. «Английскому поэту».
Я начал читать:
— Вот это да! — восхитился я. — Здорово!
— Вам правда понравилось? — Бергманн расцвел от удовольствия. — Но тут надо исправить ошибки.
— Ни в коем случае. Мне нравится это в том виде, в котором есть сейчас.
— Да, у меня есть чувство языка, — с кротким удовлетворением сообщил Бергманн. — Я еще много стихов напишу на вашем языке.
— Можно я возьму его себе?
— Вы серьезно? — просиял он. — Сейчас я его надпишу.
Он взял авторучку и размашисто вывел: «Кристоферу от его со-узника Фридриха».
Я бережно положил листок на камин. Он показался мне наиболее сохранным местом во всей квартире.
— Это ваша жена? — Я перевел взгляд на фотографии.
— Да. А это Инге, дочка. Правда хорошенькая?
— У нее прекрасные глаза.
— Она пианистка. Очень талантливая.
— Они живут в Вене?
— К несчастью, да. Я ужасно беспокоюсь за них. В Австрии сейчас так тревожно. Чума расползается. Хотел взять их с собой, но у жены старенькая мама, она не может ее оставить. Все так сложно. — Бергманн тяжело вздохнул, потом зорко взглянул на меня:
— Вы не женаты. — В словах звучало обвинение.
— Откуда вы знаете?
— Это видно… С родителями живете?
— С матерью и братом. Отец умер.
Бергманн что-то невнятно буркнул и кивнул. Как врач, чьи худшие подозрения относительно диагноза пациента подтвердились.
— Вы типичный маменькин сынок. Чисто английская трагедия.
Я расхохотался.
— Должен вам заметить, что в большинстве своем англичане все-таки женятся.
— Они женятся на своих мамочках. Это какой-то рок. Так можно развалить всю Европу.
— Честно говоря, я не вполне улавливаю…
— Это ведет к краху Европы. Первые главы моего романа как раз об этом. Я уже и название придумал. «Дневник Эдипа Итонского». — Лицо Бергманна вдруг озарилось обаятельной улыбкой. — Не переживайте, это еще не конец. Еще все можно исправить.
— Вот и славно, — хмыкнул я. — Вы меня успокоили.
Бергманн закурил и в тот же миг скрылся в облаке дыма, окутавшем его с головы до ног.