Шотландец осушил кружку и с блаженным стоном упал на постель, и пружины заскрипели под его тяжестью. Хосефа улеглась рядом с ним, и он потянулся к теплой, податливой округлости ее тела и зарылся головой в мягкую грудь. Она пробормотала что-то ласковое и обвила его своими пухлыми руками.
— Ты жемчужина, женщина, — бормотал Габриэль, а она, улыбаясь, поглаживала его спину. — Но за этими близнецами, безусловно, нужен глаз да глаз…
Раздражение Гарета усугубилось, когда он вошел в дом и увидел, что его лакированные сапоги заляпаны грязью и от них исходит острый запах скотного двора. Холл тускло освещался толстой восковой свечой, стоявшей на столе у подножия лестницы, а рядом находились еще две незажженные, чтобы каждый вошедший мог взять одну из них и осветить себе путь по темной лестнице. Из-под двери библиотеки виднелась полоска света. Значит, Сент-Саймон еще был на ногах, и ему могла понадобиться свеча. Предположим, был кто-то еще, кому надлежало запереть дверь изнутри. А может быть, живя здесь, у самой опушки леса, они не заботились о том, чтобы запирать двери?
Гарет зажег свечу и тяжело затопал вверх по лестнице. Две свечи в канделябре, прикрепленном к стене; освещали длинный коридор. Дом, казалось, вымер. Он нашел дверь спальни в конце коридора и тихонько открыл ее. Полог вокруг кровати был задернут, лунный свет струился сквозь тонкие летние занавески на окне.
— Это ты, Гарет? — послышался нервный голос Люси с затененной пологом постели.
— А кто же еще?
Он сам заметил, что тон груб, но вонь, исходившая от его сапог, была почти невыносимой. Он сбросил их, опираясь на каминную подставку для дров, потом поднял и осторожно выставил за дверь, чтобы утром мальчик их вычистил.
Гарет разделся, натянул ночную рубашку и направился в гардеробную. Потом остановился. Будь он проклят, если лишит себя приличной постели. Ему не в чем обвинять себя, нет причины спать на узкой кушетке, предназначенной только для дневного сна.
Он задул свечу и раздвинул полог. Люси свернулась клубочком на дальнем краю кровати, ее темные волосы были при-, крыты кружевным чепчиком. Он скользнул в постель рядом с женой. Тепло сладко пахнущего тела заполняло всю темную пещеру постели. Он протянул руку, чтобы коснуться ее, и почувствовал, как она тотчас же отшатнулась.
Вздохнув, Гарет перекатился на свою половину и отвернулся. Он не был негодяем и ненавидел, когда она плакала и дрожала под ним, и понимал, что причиняет ей боль. Время от времени он подвергал их обоих этой пытке, потому что от этого должен был зародиться ребенок. Как только появятся один или двое наследников, они смогут отказаться от этих мучений.
Он закрыл глаза и вызвал в своей памяти образ Марджори, ее умелые руки, пленительные движения и ласки…
Люси лежала с открытыми глазами, глядя в темноту, стараясь не заплакать и думая о тех ужасных вещах, о которых говорила Тэмсин. Как она посмела разговаривать подобным образом? И откуда, ради всего святого, она могла знать… она, незамужняя девица?
Джулиан слышал, как вернулся Гарет, и ждал, пока его шаги не затихнут на лестнице, потом погасил свечи и покинул библиотеку. Он запер на засов парадную дверь, зажег свечу и отправился спать, оставив гореть свечи в коридоре на всякий случай, чтобы никто ночью не заблудился.
Его собственные апартаменты, состоявшие из спальни, гардеробной и личной гостиной, помещались в центральной части дома. Их стрельчатые окна были обращены к лужайке и морю. По другую сторону находилась башня. Напротив располагались спальни для гостей, самые просторные из этих апартаментов занимали его сестра с мужем.
Джулиан вошел в спальню, ощущая беспокойство и утомление. Его угнетали семейные неприятности сестры, но главная причина недовольства коренилась не в этом. Ему вспомнился волшебный свет, струившийся из глаз Тэмсин, призыв ее по-кошачьи чувственного тела, полулежащего в кресле. Отчасти причина была в этом, отчасти же он чувствовал отвращение к себе из-за собственной грубости. Он обидел ее, ни словом не объяснив причины, ничем не оправдав своего отказа. Сегодня вечером она сделала все, что было в ее силах, чтобы загладить размолвку, преодолеть образовавшуюся между ними брешь, а потом она предложила ему себя в обычной, откровенной и доверчивой манере, не ожидая, что ее отвергнут. Он видел изумление, видел, как заблестели в ее глазах слезы, — успел это заметить прежде, чем отвернулся, и никак не мог отделаться от этого воспоминания.
Он закрыл дверь спальни и высоко поднял принесенную свечу. На одну безумную минуту ему показалось, что он просто видит свою фантазию, порождение воображения, но потом понял, что ему следовало этого ожидать. Тэмсин была не из тех, кто принимает поражение, какой бы уязвимой и ранимой ни казалась.
Она сидела обнаженная на подоконнике, освещенная светом луны, опершись подбородком на руку, и смотрела на омытые серебристым светом лужайки, простиравшиеся до горизонта, где черное бархатное небо встречалось с полуночно-синей линией моря.
Его пульс участился до бешеной скорости… кровь закипела.
— Вот и вы, — сказала она весело, как если бы между ними не было сказано ни одного резкого слова. — Я уже было подумала, что вы станете работать всю ночь — какой бы эта работа ни была.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он свирепым шепотом, злясь на себя, все еще стараясь отогнать мысль, что никогда в его жизни не будет женщины, подобной этой. Он поставил свечу на стол.
— Я сказал, что, пока в этом доме находится моя сестра, ты не должна сюда приходить.
— Ну, положим, вы этого не уточнили, — сказала Тэмсин, спрыгивая с подоконника. — Кроме того, сестра давно уже под одеялом в своей постели. — Соскользнув со своего места, она направилась к нему. — Все спят, милорд полковник. Кто узнает, что происходит за этой дверью?
— Дело не в этом, — сказал он, снимая сюртук. — Моя сестра — невинная молодая женщина. Мы знаем, что для тебя это ничего не значит, но…
— О, пожалуйста, не начинайте это снова, — попросила Тэмсин, подойдя к нему настолько близко, что теперь он уже ощущал тепло ее обнаженной кожи даже сквозь рубашку. — Неужели мы снова поссоримся?
Джулиан с беспомощным видом смотрел на нее сверху вниз. Влажные глаза, легкое подрагивание нежного рта, умоляющий голос — все это было совершенно неожиданным. Он думал, что знает, как обуздать эту бешеную разбойницу, но оказалось, не имеет ни малейшего представления о том, как вести себя с ней такой, как сейчас.
— Послушай, Тэмсин, — попытался объяснить он. — Я знаю, что тебе это трудно понять. Люси, должно быть, кажется тебе прекрасным драгоценным цветком, редкостной орхидеей в теплице, она такая нежная.
— О глупец! — воскликнула Тэмсин, забыв о своем решении вести себя кротко и женственно. Его омерзительно приторное истолкование фактов вывело ее из себя. — К вашему сведению, ваша драгоценная, нежная, маленькая сестренка была настолько шокирована интимной стороной брака, и в частности брачной постелью и этим бесчувственным олухом, за которого вы позволили ей выйти, что маловероятно, чтобы она от этого оправилась, если кто-нибудь не окажет ей услугу и не раскроет глаза на реальную жизнь.
Джулиан с облегчением сорвал с себя галстук. Он уставился на нее, и в глазах его вспыхнули синие огни. С такой Тэмсин он мог управиться.
— Когда идет речь о моей сестре, я ни в коей мере не интересуюсь мнением необразованной, незаконнорожденной чертовки, никогда не умевшей подчиняться общепринятым правилам поведения.
— Фу! — с отвращением воскликнула Тэмсин. — Общепринятые правила! — с насмешкой проскандировала она. — Эти правила применимы только к женщинам. К Гарету они не относятся? Да? Он может изливать свои щедроты на всех окружающих, на всех без исключения, и это считается вполне приемлемым.
— Нет, вовсе нет, — огрызнулся Джулиан, срывая рубашку и бросая ее на пол.
В этот момент ему, разгоряченному спором, не приходило в голову, что он раздевается перед обнаженной Тэмсин, и это может быть ею истолковано в определенном смысле.