— Поверь, все будет, все придет. Сейчас еще слишком рано. Сейчас ты болен. Я это все уже прошла, знаю.
Сергей помолчал и сказал:
— Все-таки удивительная страна…
— Ты это о чем?
— О нашей с тобой стране. В гостинице мы вместе спать не можем, а здесь, в вагоне СВ, — сколько угодно. Хоть езди целый месяц туда и обратно.
— Да господи, если бы только это одно…
Прошло несколько лет, и Катино предсказание сбылось. Прошлое Сергею вспоминалось все реже, и, казалось, любовь пришла в первый раз. И он удивлялся, неужели раньше была какая-то другая жизнь.
Они любили отдыхать зимой. Катя доставала в своем театре путевки в Серебряный Бор, в дом отдыха Большого театра. Двухэтажный деревянный дом стоял у самого берега Москвы-реки. В этой старой даче им нравилось все: теплые комнаты с кроватями, застеленными белыми байковыми одеялами, скрипучие лестницы с ковровой дорожкой, уютная домашняя столовая со старинным резным буфетом и самоваром и с любимцем отдыхающих огромным пушистым котом Васей. Вася был всегда сыт и дремал в столовой, лежа на стуле. Он лежал на спине во всю ширину стула, свесив хвост, зажмурив глаза и в морозные дни прикрыв лапой нос. На подходящего к стулу гостя Вася не обращал никакого внимания, и вежливый гость долго стоял у стула в растерянности.
Утром они катались вдоль берега на лыжах. На другом крутом берегу реки стояла церковь без креста с высокой колокольней. Даже в ясный день, когда рафинадная лыжня нестерпимо ярко горела на солнце, а под елями лежали синие тени, церковь казалась мрачной, потухшей. Распаренные, они возвращались к обеду и громко стучали лыжными ботинками о крыльцо, отряхивали снег. После обеда Сергей проваливался в сладкий сон и спал до тех пор, пока в синих сумерках через разводы снежного папоротника на окне не зажигались желтые огни соседней дачи. Потом они гуляли по поселку и о чем-нибудь говорили. Пар изо рта поднимался вверх навстречу окоченевшим звездам. Снег сухо хрустел под ногами. Они проходили мимо номенклатурных дач. Дачи стояли за высокими заборами, и охранники в овчинных тулупах, переминаясь в проходных под тусклой лампочкой, провожали их хмурым взглядом. Из-за забора виднелись верхушки серебристых елей. Сергей называл их про себя «партийно-правительственными». Там, за забором, протекала таинственная незнакомая жизнь. Где-то поблизости жила Беатриче, которую Сергей едва помнил.
По вечерам, после ужина, они поднимались из столовой на второй этаж. В большой комнате, где стоял рояль, гостил Сергей Яковлевич Лемешев. Сергей Яковлевич рассказывал им о прожитой жизни. У него были седые волосы и какое-то очень молодое лицо. И голос у него тоже был молодой и ласковый. Сергею казалось, что он пришептывает. Говорил он тихо, напевно, как будто исполнял речитатив. Иногда он пел в полголоса, аккомпанируя себе на рояле:
После поездки с Катей в Париж Сергею предложили работу в Миланском университете. Часто приглашали в институт Бора в Копенгагене и в институт Ферми в Чикаго. Сергею было тогда уже под шестьдесят. «Как хорошо, что пришла свобода, — думал он, — но отчего она пришла так поздно?» За эти годы он с Катей объездил всю Европу и Америку. Это была не только свобода и новая жизнь, но и средства к существованию: в Москве зарплату не платили.
Года два назад, в феврале, когда он работал в Копенгагене, у Кати ночью случился приступ. Она и раньше страдала от печеночных колик. Но на этот раз все было по-другому. Катя побелела от боли, задыхалась. Той же ночью он отвез ее в госпиталь. Там через неделю хирург объявил диагноз: рак печени. Оперировать было поздно — метастазы. Хирург говорил по-английски, испуганно поглядывая через очки то на Катю, то на Сергея. Пока Катя собирала вещи, он ждал ее в холле и с высоты двенадцатого этажа смотрел на заснеженный город, на морскую бухту, всю морщинистую от снующих по ней катеров. Приехав на квартиру, Катя открыла холодильник и всплеснула руками.