— Ты ничего не ел… Ни борща, ни жаркого. Ты только посмотри на себя: похудел, почернел. А ведь ты должен, обязан работать… Как ты не понимаешь? Бог наградил тебя талантом. И не возражай, я знаю! И послушай, подумаешь, страшный диагноз! Я буду жить. А сколько — это только Ему известно. — И Катя указала пальцем вверх.
Наступили пасхальные праздники. До отъезда в Москву оставалась неделя. Знакомый датчанин, уезжавший с семьей к родителям, уступил им свой дом в деревне Юллинге, на берегу фиорда. Теперь они спали в спальне большого пустого дома. Он не спал и смотрел на Катю. Думал: «Как незаметно подкралась болезнь… Щеки у ямочек провалились, под глазами — темные круги. Руки бессильно лежат на простыне. Длинные пальцы — совсем худые, с выпирающими косточками…»
По утрам они гуляли вдоль фиорда. Светило яркое солнце. Кто-то вбивал сваи для бредня, и по воде расходился гулкий глухой звук. Бреднем ловили угрей. Вдоль берега над лодками и коптильнями стлался голубой дымок. За берегом, поросшим высоким метельчатым ковылем, стояли старые домики с подрезанной крышей из прессованной соломы. Стены у домов были белыми с черными впереплет деревянными полосами. Попадались игрушечные домики, выкрашенные в терракотовый или охряный цвет с фонариком у входа, с газонами, на которых росли ярко-желтые и синие крокусы. Фиорд был синий, с серебряным отливом на мелких местах. Посреди фиорда стоял голый песчаный остров, без единого деревца. Плоская равнина воды и суши уходила за горизонт. Иногда над водой клином пролетали лебеди; их вытянутые шеи соединялись с клювами в одну тонкую линию, отчего их важно взмахивающие крылья казались особенно большими. У самой воды в деревянном загоне жили козы с козлятами. Катя кормила их яблоками и смеялась, глядя, как козлята вскакивают друг на друга, выхватывают из рук куски и быстро перетирают их зубами.
Потом они вернулись в Москву. Сергей в июне должен был ехать в университет Тренто, недалеко от Милана, но сейчас он не хотел и думать об этом. А Катя сказала:
— Поедем. Зачем оставаться летом в Москве? Ведь мне все равно…
Спохватившись и подумав, что сказала не так, добавила:
— Ты же знаешь, как я люблю Велу. Поедем.
Вела была деревенькой в виноградной долине, где дома стояли на склонах гор, поросших абрикосом, сливами и кустами форсиции. Там они прожили лето. В это последнее лето Катя часами сидела на балконе и смотрела на горы. За оградой из кипарисов шел по склону виноградник, за виноградником стояла старая вилла из серого камня, за ней — снова виноградник, еще выше — сплошная зелень хвои и над всем этим — вышки линии электропередачи. Катя говорила, что каждый раз находит что-то новое в рисунке скал. С балкона ей видна была дорога, поднимавшаяся к вершине склона. Она шла между каменными заборами, поросшими самшитом, папоротником и диким виноградом. На другой стороне улицы стояли ветхие каменные дома, обвитые плющом, с деревянными ставнями и балконами, с чердаками, служившими дровяным сараем. С балконов свисали кудрявые ветви вьющейся малиновой герани и петунии; за домами, в садах, росли слива и абрикос, могучие ореховые деревья и заросли цветов: магнолия, гортензия, олеандр.
В июле в деревне праздновали храмовый праздник. Вечером на площади, у церкви святого Аполлинария, там, где в скале, как в гроте, разместилась, сельская траттория «Пьедикастелло», оркестр играл танго и вальсы. На сколоченной из досок эстраде стоял певец в красном пиджаке, белой рубашке с красной бабочкой и пел по-итальянски и по-французски. Под высокими платанами стояли деревянные столы, вынесенные из траттории. За столами люди пили вино и пиво, а по площади бегали дети, мешали танцующим. Трактирщик принес Сергею и Кате графин красного вина и лазанью. Он заставил Катю проглотить кусок, и Катя сказала:
— Давай потанцуем. Мы не танцевали с тобой целую вечность.
Катя кружилась в вальсе легко, бестелесно, словно летала. Сергей едва успевал за ней. Вокруг мелькали лица, яркие веселые глаза молодых итальянок, и Сергей подумал, что Катя — самая красивая среди них. Потом они сели за стол, чокнулись стаканами и он, переводя дыхание, сказал: