— Конечно! Если только тут не скрывается сам бог Пан. А смертных пастухов поблизости нет, — пошутил Алексид.
Но Лукиан чуть-чуть побледнел.
— Не следует говорить такие вещи, Алексид!
— Но ведь в этих местах и правда никто не пасет ни овец, ни коз…
— Я не о том. Не следует упоминать имя бога… да еще таким тоном.
Это может плохо кончиться.
Алексид весело улыбнулся:
— Мне еще не доводилось слышать, чтобы Пан бродил под самыми стенами Афин. Интересно было бы взглянуть на него.
— Да замолчи ты наконец! — воскликнул Лукиан. — На богов смотреть нельзя.
— А ты знаешь людей, которые их видели?
— Нет. Но в старину это бывало очень часто.
— В седую старину, — согласился Алексид. — По правде говоря, поэтам без таких встреч пришлось бы туго. А какая это была музыка?
— Она была… ну… какая-то нездешняя. Я такой никогда не слыхал.
— Да твой отец, кажется, и не одобряет игру на флейте? — лукаво спросил Алексид.
— Да.
— И мой тоже. Он не позволил мне учиться у флейтиста. «Благородные мужи играют на лирах, — передразнил она отца. — А флейта годится только для женщин. Эта музыка слишком уж чувствительна».
— Вот и мой отец говорит то же самое.
— Отцы все на один лад, — вздохнул Алексид. — И где только они набираются одинаковых мнений, слепленных по одному образцу! Может, их выдают полноправным гражданам вместе с табличками для голосования?
— Я больше ничего не слышу, — сухо сказал Лукиан. — Наверно, мне померещилось.
— Наверно.
— Пойдем дальше?
— Пожалуй. Если, конечно, ты не боишься встретить Па… э… ну, того, кто играет на свирели, и впасть в священное безумие.
Лукиан только презрительно вскинул голову, и друзья зашагали дальше.
Они старались держаться у самой воды, но иногда к реке с обоих берегов вплотную подступали отвесные скалы, и тогда им приходилось сворачивать в лес и искать окольный путь. И вот, когда, сделав крюк, они вышли на обрыв, такой высокий, что деревья внизу совсем скрывали от них реку, Лукиан снова остановился.
— Что случилось? Ты опять что-нибудь услышал?
— Нет. Но я что-то увидел.
— Что же?
— Как будто человеческую голову…
— Без тела? Фу, какое неприятное зрелище!
— Перестань валять дурака, Алексид! Я говорю серьезно. Вон там внизу, среди листьев, мелькнуло что-то белое.
— Вода, разумеется.
— Нет, я готов поклясться, что видел лицо и плечо…
— Но ведь белые? А у… того, кто играет на свирели, кожа темная, да к тому же он мохнат, как козел. А рогов ты не видел?
— Перестань! Такими вещами не шутят! — прошипел Лукиан (оба они говорили шепотом — на всякий случай). — Неужели ты ни во что не веришь? Разве ты не веришь в нимф?
— Да у тебя театральное несварение!
— Это еще что такое?
— За последние дни ты насмотрелся в театре всяких богов и полубогов, а теперь они тебе повсюду чудятся, потому что твоя печень забита мифами и…
— Послушай, — сердито сказал Лукиан. — В лесах и реках на самом деле обитают полубоги. А если я видел не нимфу то кого же? Обыкновенная смертная девушка не стала бы бродить тут в одиночестве.
— Ты прав, — согласился Алексид, вспомнив, что Нику ни за что не выпускают из дому одну.
Правда, в Афинах были девушки, которых не содержали в такой строгости, — девушки из семей победнее, которым приходилось ходить на рынок и за водой к общественным источникам, — но и они не посмели бы уйти за городские ворота.
— Так, значит…
— Я же сказал, что тебе почудилось.
Значит, и это мне просто чудится? — Вдруг спросил Лукиан голосом, в котором смешались страх и торжество.
Теперь и Алексид услышал музыку. Странная тоскливая и манящая мелодия неслась к ним из зеленой пропасти у их ног. Она звала его. И в то же время по телу его пробегала холодная дрожь, а сердце сжималось от страха. Губы его пересохли, ладони стали влажными то пота.
— С меня довольно, — сказал Лукиан. — Пошли обратно.
— Нет.
— Ты что, собираешься спуститься туда? — Лукиан схватил приятеля за руку.
— Пусти! Я хочу посмотреть, что это.
— Ты с ума сошел! Если там нимфа, она превратит тебя в какого-нибудь зверя или так тебя изменит, что…
Алексид вырвался и начал спускаться с обрыва. Отчасти Лукиан оказался прав — это мгновение действительно что-то в нем навсегда изменило.
Лукиан несколько секунд стоял неподвижно — страх боролся в нем с чувством долга. Но Алексид все-таки был его лучшим другом, и он заставил себя последовать за ним под вновь сомкнувшийся лиственный свод.
Глава 4
МРАМОРНАЯ ПЕЩЕРА
Едва Алексид раздвинул ветви олеандра, заслонявшие от него реку, щемящая музыка сразу оборвалась. Нимфа, сидевшая на другом берегу заводи, подняла глаза, увидела его и взвизгнув, вскочила на ноги. Такой визг вряд ли мог вырваться из горла нимфы — точно так же верещала Ника, когда Теон сунул ей за шиворот ящерицу. И Алексид сразу перестал бояться.
— Я не хотел тебя испугать, извини, — сказал он вежливо.
— Ах! Да это… ничего… — ответила она, с трудом переводя дыхание. Очевидно, она хотела было убежать, но теперь передумала. Их разделяла глубокая прозрачная заводь шириной локтей в десять. Девушка нерешительно засмеялась:
— Ты появился так неожиданно, что мне показалось, будто ты не человек, а…
— Спасибо!
— Что же тут обидного? Ты такой коричневый… и глаза у тебя раскосые, как у него…
— Но у меня нет рожек, — заверил он ее с улыбкой. — И ноги самые обыкновенные, без копыт. Вот погляди!
Он вышел из зарослей и, помахивая зажатыми в руке ременными сандалиями, остановился у самой воды — обыкновенный юноша в белом хитоне с голубой каймой.
Тут из кустов вышел Лукиан. Спокойные серо-голубые глаза девушки раскрылись еще шире.
— Вас там еще много? — спросила она.
Оправившись от первого испуга, она говорила теперь уверенно и беззаботно, не опуская глаз и не запинаясь от смущения, как те немногие девушки, с которыми они были знакомы. Ее голос был мелодичен, но сильный дорический акцент резал их афинский слух.
— Нас только двое, — ответил Алексид. — Не бойся.
Она вдруг беззвучно засмеялась. Это был именно смех, не похожий на спокойную улыбку, иногда появлявшуюся на ее губах.
— Я не боюсь, — ответила она невозмутимо. — Добраться сюда вы можете, только переплыв заводь, а к тому времени меня тут уже не будет. И вы меня не разыщете.
— Лукиан с самого начала утверждал, что ты нимфа.
— А я подумала, что ты Пан. Как смешно!
Она снова села и принялась расчесывать черные кудри, которые влажно блестели, словно она только что купалась. Ее хитон цвета зеленых яблок был не очень новый, да к тому же несколько пострадал от близкого знакомства с колючим кустарником.
— Нам пора домой, — буркнул Лукиан. — Уже поздно, и я голоден…
— Голоден? Ах, бедняжка! — прозвенел насмешливый голосок. — Вот тебе смока, лови! — Раздался всплеск, и по середине реки пошли круги. — Ну вот! Какая же я неуклюжая! Ну, ничего, смокв у меня еще много, но бросать их я больше, пожалуй, не буду. Идите сюда, если хотите. Я ведь вам сейчас соврала — сюда очень просто добраться вон по тем камням.
Через минуту они уже сидели рядом с ней и с удовольствием жевали смоквы. Алексид решил, что она их ровесница или, может быть, моложе не год, но, уж во всяком случае, не старше. Она была стройна, и тонкие черты ее лица как-то не вязались с грубоватой речью. Она сказала, что ее зовут Коринна и что она приехала в Афины совсем недавно. А до этого ей немало пришлось постранствовать по свету. Она жила в Сиракузах на острове Сицилии, а прежде — в галльской Массилии.
— Но мать всегда хотела вернуться сюда, — пояснила она.
— Вернуться? — заинтересовался Алексид. — Но ведь вы же не афинские граждане.