Уже в накинутом плаще, и с мечём в заплечных ножнах, презрительно проигнорировав длинный ряд, нелюбимых мной кольчуг, я отправилась по лестнице вниз, в кладовые. Но на шестом этаже внезапно остановилась, испытав непреодолимое желание увидеть портрет отца. Открыв дверь кабинета, я переступила порог, однако дальше не пошла, ведь и отсюда его смелое, открытое лицо было отлично видно. Неподалёку от портрета, висела картина в ореховой раме. На ней изображался величественный сосновый бор и кристально-чистая речушка Медуница, на берегах которой, прошло моё непростое детство. И которая, словно любящая подруга, омыла мёртвое тело мамы… Да, лишь она меня тогда пожалела, своим тихим, ласковым журчанием… К моему глубочайшему огорчению, маминого портрета в башне не имелось, но утешало уже хотя бы то, что, несмотря на прошедшие годы, образ мамочки в моём сознании, нисколько не померк.
Я не стала задерживаться в кабинете. Бросила по короткому взгляду на каждое полотно, и ушла…
Спустя полчаса, все нужные продукты, были доставлены мной в пакгауз. Окорок, для удобства, я подсунула Локи едва не под самый бок, остальное же, включая фляги с коньяком, разложила по двум небольшим, дорожным мешкам, которые обычно носили, закинув за левое плечо. Покончив со всем этим, я притянула из подсобного помещения корыто, поставила его по соседству с окороком, а затем, несколько раз сбегав с вёдрами к Змейке, наполнила оное, свежей водой до краёв.
Разбуженный моими хлопотами волк, осторожно потянулся, принюхался, а после, принялся за неспешное отгрызание куска мяса.
— Кушай, кушай рыженький, сколько влезет, — одобрительно прошептала я, умильно глядя на питомца, — ибо запас велик и вряд ли до нашего появления, тебе грозит хоть малейший голод.
— Госпожа! — окликнул меня сзади, незаметно вошедший в гостиную, дядюшка. — Я готов.
— Отлично, — обернувшись, кивнула я, — тогда сразу в путь. — И протянула ему, собранный мешок.
Дядюшка дополнил его содержимое баночкой с целебной мазью и узким рулончиком, перевязочного полотна. Точно такой же двойной комплект, он затем передал мне. После чего извлёк из кармана огромные ножницы, многозначительно пощёлкал ими в воздухе и выжидательно уставился на мои волосы, собранные, в подражание тёте Ири, на затылке, в невероятно роскошный, длинный хвост.
— Э-э, в чём собственно дело, дядюшка? — сходу не уразумев, удивлённо спросила я.
— Твою причёску, госпожа, следует сделать намного короче, — с бесстрастным выражением лица, уведомил он.
— Это ещё зачем? — возмущённо ощетинилась я. — Не хочу!
— Придётся, — твёрдо стоял на своём дядюшка, — да ты и сама со мной согласишься, если попытаешься накинуть на голову, капюшон своего плаща.
Движимая упрямством, я немедленно попыталась. И… Ничего путного у меня не получилось. Уж больно мешал, тяжёлый водопад волос.
— Вот видишь, — произнёс дядюшка, удовлетворённо хмыкнув, — они будут портить тебе всю маскировку, а значит в конечном итоге, могут даже стоить жизни. И неужели ты, моя воспитанница, считаешь оправданным подобный риск, из-за девичьей красы?
— Ладно, убедил, — скрепя сердце, смирилась я, — давай сюда, эту лязгающую штуковину.
Но самой резать подобную массу волос, оказалось крайне неудобно. Пришлось просить о помощи, дядюшку, инициатора этого «злодейства». По завершении «экзекуции», я пару минут мрачно взирала на свою былую гордость пшеничного цвета, лежавшую теперь на диване, во всю его длину. Впрочем, я быстро осознала бесполезность подобных сожалений и, утешив себя мыслью о том, что волосы со временем непременно отрастут, перетянула обрезанный хвост посредине, кожаным шнурком. А упрятала его на верхнюю полку невысокого, двухстворчатого шкафа, инкрустированного красной бронзой, с намерением по возвращению с войны, забрать к себе, в башню. Оставлять же просто на диване, хвост не хотелось. Вдруг Локи со скуки примется им играть? Хм-м, можно представить, что тогда от него останется. Угу, верно, одно воспоминание, или как говорят крестьяне Края — рожки да ножки.