Он медленно осел на колени, глядя на меня снизу вверх, зрачками, расширенными от боли и тихо прошептал:
— Поверь, я… Действительно искренне сожалею обо всём случившемся с Лауринэль. Но теперь, увы, ничего уже не изменить… И я… Скоро встречусь с сестрой и скажу, что у неё выросла замечательная дочь, которая… — Больше брат моей мамы ничего не успел произнести. Искажённые страданием резкие черты его лица разгладились, и он уже мёртвый, медленно завалился на правый бок.
До крови закусив губу, я обернулась на теперь единственный, раздающийся рядом со мной звук — клокочущее бульканье. Его как я и ожидала, издавал последний ещё живой гез. Но я не была готова к тому, что Булата там не окажется. Да… Пёс-призрак исчез. А вслед за ним, под оглушительный грохот грома и полыхание ветвистой, изумрудно-сапфировой молнии, казалось раскалывающей само небо на части, на моих глазах пропало и магическое окно.
— Брыська! Вот что сейчас главное! — сбрасывая вполне понятное оцепенение, напомнила я себе, тут же сломя голову бросаясь к подруге детства.
А та так и лежала неподвижно ничком, с длинной эльфийской стрелой, нелепо торчавшей из худенькой спины.
Я бережно перевернула её набок здоровой левой рукой, и мой взгляд сразу наткнулся на серебристый наконечник, вылезший со стороны груди. — Наверняка задел сердце, — стиснув зубы, с горечью про себя отметила я, понимая, что шансов выкарабкаться, у Брыськи практически нет. Но всё равно, я, конечно же, собиралась попытаться её спасти. А для этого, мне надо было сначала отыскать своё снаряжение, отобранное гезами, среди которого имелась маленькая лекарская сумка, с перевязочным полотном, несколькими бесценными листочками тысячесила, целебной мазью и лёд-корнем, снимающим любую боль.
Искомое мной имущество быстро нашлось. Оно лежало в месте отдыха основной группы гезов, рядом с их тремя вещмешками. Но, едва наклонившись над сумкой, я едва не упала, внезапно ощутив страшное головокружение и тошноту, зачастую сопровождающие большую кровопотерю плюс испытанный болевой шок. Однако времени заниматься собой, у меня не имелось. Медленно выпрямившись, я дождалась пока окружающая обстановка придёт в норму и перестанет с бешеной скоростью вертеться перед моими глазами. Едва это произошло я на непослушных, ставших вдруг ватными ногах направилась к Брыське. Стараясь не упасть, я таки дошла, а потом осторожно присела с ней рядом и достала все необходимые лекарства. Но прежде чем воспользоваться ими, я должна была извлечь стрелу. Для этого мне пришлось обломить наконечник, после чего крайне аккуратно вытащить само древко. Как только сиё произошло, рана закровоточила, а Брыська слабо шевельнувшись, чуть слышно застонала. Теперь следовало снять с неё длинное, до пят одеяние, плетённое из какой то травы, чрезвычайно мягкой и прохладной на ощупь. Страдальчески кривясь, я принялась за дело одной рукой, однако мои неловкие усилия почти тот час прервал хриплый шёпот:
— Не морочь себе голову, подруга… Я всё равно умираю. Так что брось бесполезное копошение и давай поговорим. Хотя… — Брыська тяжко вздохнула, — оно вроде, как и поздновато. Ну да ладно, что уж тут поделаешь.
— Лучше поздно, чем никогда, подруга, — тихо проронила я, послушно оставляя попытки помочь, ибо не хуже её чувствовала их абсолютную тщетность.
— Подложи мне, пожалуйста, что ни будь под голову, — немного помолчав, попросила она, не спуская с меня пристального взгляда огромных, зелёных глаз.
— Это не проблема, — с наигранной бодростью мигом откликнулась я, берясь за лекарскую сумку и используя её как подушку. Затем я участливо спросила: — Тебе удобно?
— Да, да, вполне, вполне… — с лихорадочной поспешностью пробормотала Брыська и, сделав робкую попытку улыбнуться, совершенно неожиданно произнесла: — Финечка, прости меня. Ну… ты знаешь за что.
— Э-э, ну конечно. Однако и ты меня извини, дуру этакую. Поверь, я искренне сожалею о том, что из-за пустяковой ссоры наша с тобой дружба прервалась на столько лет. Это так глупо… — после короткого замешательства отозвалась я, до глубины души растроганная только что услышанным ласковым именем, которым меня раньше частенько называла Брыська.
— Так глупо… — далёким эхом отозвалась Брыська, медленно извлекая из бокового кармана своего одеяния, маленького глиняного зайца с отколотым левым ухом, когда-то в детстве подаренным нам дедушкой Пнём. Собственно из-за него то и произошла вышеупомянутая размолвка, повлёкшая за собой годы никому не нужной вражды. — Возьми Финечка, — протягивая мне статуэтку, с печалью в голосе, предложила она. — Пусть будет у тебя в знак нашего примирения. И, конечно же, на память. Только… Помни лишь хорошее. Обещаешь, ладно?