А стоило только мировым ценам на говядину упасть, вот и пришла в запустение когда-то загруженная станция «Пеньяроль». Как я сказал, грустное зрелище представляет это депо сегодня. Я попытайся пройти по путям, чтобы записать «стэнд-ап» (то есть речь журналиста на камеру), но чуть все ноги не переломал. Шпалы хоть и делали из самой крепкой древесины, но было это сто с лишним лет назад. Естественно, шпалы рассохлись. Норовишь ежесекундно грохнуться на проржавевшие рельсы. За этими моими «подвигами» с любопытством наблюдали стрелочники. Делать-то всё равно нечего: поезда ходят редко. Но вот просят прервать процесс. Потому что вот сейчас пройдёт поезд. С тем самым грузом для Ирана.
Со скоростью километров 40 в час мимо нас и «промчался» тот состав, который тянул старенький тепловоз 50-х годов[76].
А 27 июня 1973 года по Монтевидео грохотали не товарняки, а танки, которые на улицы вывели путчисты. Кстати, в большинстве своём население было даже «за». За десять с лишним лет экономического кризиса люди устали от хаоса. Хотелось порядка. Порядка ждали от военных. Правда, сегодня, задним числом, сами уругвайцы самой символичной картинкой переворота называют появление бронетехники на углу центральной авениды и улицы Жагуарон: то есть у редакции газеты «Эль Диа». Вскоре появилась и знаменитая надпись в аэропорту «Карраско».
— Когда я переехал в Монтевидео из родного маленького городка Фрай-Бентос, я, как и всякий провинциал, был полон амбиций, — рассказал мне как-то известный уругвайский телеведущий Даниэль Бианки, когда мы сидели у него дома, пили кофе, обсуждая план действий[77]. — Но я даже не предполагал, насколько быстро у меня пойдёт карьера. Все ведущие политические журналисты оказались либо не ко двору, либо в эмиграции. Вот меня очень быстро и выдвинули. Правда, перед тем как меня аккредитовать, военные меня проверяли. Отправляли запрос в мой родной город. На предмет, не засветился ли я в каких-то порочащих связях, — смеялся Даниэль, который в тот момент вёл новости вместе с вернувшейся из эмиграции в Испании Росарио Кастижжо.
— Даниэль, я, кстати, как-то никогда тебя не спрашивал А ты за кого болеешь?
— За «Урракан».
— Это что такое?
— Ну, есть такая команда из квартала Серро. У них стадион как раз там, под холмом, в честь которого назван город.
— А, да, видел как-то, когда мимо проезжал. Но как это ты можешь за них болеть? Это же совсем не твой квартал! — А квартира у Даниэля находится в двух кварталах от центральной площади. До Серро — объезжать весь залив.
— Знаешь, лучше — за «Урракан». Болеть за «Пеньяроль» или «Насьональ» — себе дороже.
Рассказ Даниэля —самая поверхностная иллюстрация того, как схожи диктатуры при любом социальном строе. Капитализм и социализм — вторично. На Кубе борются с империализмом. В Уругвае боролись с коммунизмом. А результат — одинаков. Несвобода. И расставание с прежними иллюзиями.
— Ты видел, сколько у нас в стране богатых ресторанов, народных «боличе» и студенческих клубов под названием «Мара- кана»? — спросил меня как-то уругвайский сенатор Хуан Карлос Бланко.
— Конечно, видел. И даже собираюсь обыграть этот феномен, если когда-нибудь соберусь написать о Монтевидео книжку.
— Знаешь, когда мы в 1950 году второй раз взяли Кубок мира, нам казалось, что мы можем всё. Маленькая страна на вершине мира. Кто знал, как всё обернётся...
Когда мы разговаривали с Хуаном Карлосом, ни он, ни я не знали, чем скоро обернётся его собственная жизнь. Арестом. В годы диктатуры сенатор Бланко был министром иностранных дел. Именно при нём случилась отвратительная история. От рук уругвайских военных карателей погибла девушка-венесуэлка. Венесуэла тогда была демократией не революционной, а достаточно либеральной. Разразился жуткий международный скандал. Министру Бланко пришлось прикрывать своих военных. Сенатору Бланко пришлось отвечать за те свои действия, когда к власти в Уругвае пришли уже не просто гражданские, а теперь — левые.
76
Я как-то по просьбе руководства РЖД вёл семинар с участием великого американского железнодорожного «бизнес-гуру» и просто фаната железных дорог господина Познера. Он, когда я упомянул про Уругвай, весь зашёлся. Говорит, готов был бы скупить весь остающийся у уругвайцев парк локомотивов. Для музея. Таких тепловозов и паровозов- динозавров на ходу уже почти нигде не осталось.
77
Первым встречи с Даниэлем искал я сам. Мне очень нравилось, как он делал не только новости, но и программу о неизвестном Уругвае. В одном из выпусков он мельком рассказал о своей случайной поездке в деревню русских староверов в уругвайской Колонии Офир. Я перехватил Даниэля на первой церемонии вручения национальной телепремии «Табаре» и предложил вместе сделать полноценную передачу об этих удивительных бородачах. Потом она вышла на уругвайском телеканале СОДРЕ, а печатная версия — в газете «Ла Република».