Сматываемся с улицы, где блошиный рынок. Точно помню дальнейшие передвижения. Разворот. Налево. Две улицы прямо — опять налево. Три улицы прямо, направо — и оказываемся там, где хотели оказаться и, собственно, провести съёмку. Железнодорожная станция «Пеньяроль».
Одна из немногих, которые ещё действуют. Точнее, пассажирский перрон — видно, что в запустении уже давно. Что бы там с помпой ни обещали все без исключения последние правительства о возрождении пассажирских линий, теперь — всё. Закрылся даже центральный вокзал имени того самого Артигаса в Монтевидео. Переделали в «шопинг-центр». Но на путях депо «Пеньяроль» какие-то пассажирские вагоны ещё стоят. К нам подходит станционный смотритель. Оборванный, но со всей латинской важностью спрашивает, чего это мы тут делаем с телекамерой. Говорит, что требуется разрешение старшего. Но и не особенно сопротивляется, когда оператор Игорь Кузнецов продолжает снимать. Это служителей станции «Пеньяроль» лишь наполняет чувством собственной значимости.
Печально всё это. Но завязывается разговор.
— А что это у вас там за пассажирские вагоны стоят? — спрашиваю у стрелочника.
— А у вас «бусо», свитер красивый. Не наш. Импортный. Сколько стоит? — Ну как отвечать на такой вопрос?! Свитер как свитер. Но в переводе на бюджет смотрителя «Пеньяроля» стоит пару-тройку его месячных окладов. Уж не помню как, но ухожу от этого вопроса.
— Так что за вагоны стоят?
— Эти-то? Ну, на них пенсионеры катаются.
— То есть как это пенсионеры?
— Ну, регулярных маршрутов больше нет. А вот пенсионерам — членам профсоюза железнодорожников можно совершать поездки к достопримечательностям. По праздникам.
— Оригинально. А что вообще говорят? Может, восстановят пассажирское сообщение?
Его ответ заглушает скрежет о ржавые рельсы грузового состава. На вагонах — трафаретом выведено: «Груз для Исламской Республики Иран». Вот это да! Был Ирак, а теперь Иран. Ну а что Уругваю делать, если другие рынки скукожились? Но если завтра и с Ираном будет война? В главе про Фолкленды—Мальвины я уже рассказал, как в случае с Ираком уругвайская дипломатия выкрутилась и в качестве компенсации за присоединение к международным санкциям выторговала себе возможность поднять штандарт Артигаса на кораблях из состава ВМС распущенной ГДР. Интересно, какие компенсации уругвайцы выторгуют теперь, когда дело дойдёт до разборки Запада не с Саддамом, а с аятоллами?
Впрочем, трафаретные штампы на вагонах об уругвайских поставках в Иран были занятным, но лишь «побочным» кадром. А «базовой» картинкой, за которой я тогда и приехал на станцию «Пеньяроль», было нечто совсем другое. Как и «радуга» флагов разных держав на полотне Бланеса, так и фирменные цвета уругвайской железной дороги — это ещё один исторический ключ, открывающий тайну былого всемирного успеха маленькой южноамериканской республики Уругвай. Что же это за цвета?
И нос тепловоза, и шлагбаумы, мимо которых он прогромыхал, были выкрашены в чёрно-жёлтую полоску. Вот это и есть футбольный «ключ»! Потому что в такую же чёрно-жёлтую полоску выкрашены и майки футбольного клуба «Пеньяроль». По его терминологии, такая пчелиная полоска — «злато-чёрная». И это вовсе не случайное совпадение. Да, сегодня на станции «Пеньяроль» такая расцветка — иллюстрация упадка и борьбы за выживание. Но когда-то это была гамма самая что ни на есть прогрессивная. Собственно, футбольному клубу «Пеньяроль» эта расцветка досталась уже опосредованно. Первой её переняли именно уругвайские железные дороги. Переняли у англичан! Потому что такая пчелиная раскраска уругвайских паровозов и шлагбаумов есть не что иное, как калька с Англии. Именно в такую полоску был раскрашен первый паровоз «Ракета» легендарного британского инженера Джорджа Стивенсона, чей портрет многие годы украшает самую престижную купюру Банка Англии. Впрочем, обо всём по порядку.
Есть в Италии, в Пьемонте, милое местечко у самой «подошвы» Альпийских гор. Пинероло. Именно оттуда, из Пьемонта, очень давно, в середине XVIII века, приезжает за лучшей долей в нынешний Уругвай некто, кто в мировую историю вошёл под именем Хуан Баутиста Кросса. Имя явно было адаптировано, приспособлено под мелодику уже не итальянского, а испанского языка. На своей новой родине этот сеньор покупает участок земли и открывает «пульперию». Так на берегах Ла-Платы называют магазин всякой всячины: тут и бакалея, и кое-какая мануфактура, и распивочная, куда ходили такие же иммигранты- рабочие соседней скотобойни.