В сущности, все это было возможно потому, что эти священники не получали жалованья, то есть им не надо было платить жалованья; их надо было только кормить, а они вели очень суровую жизнь. Конечно, были отдельные светские преподаватели, получавшие жалованье – довольно низкое, и превосходная администрация. Иными словами, эти иезуиты не преследовали никаких меркантильных целей; салезианцы тоже, но в этой школе еще менее. Воздержанные, суровых правил, самоотверженные, работящие. Они вкладывали в свое дело все силы и снижали расходы. Если бы они получали жалованье, содержание ученика обошлось бы не в тридцать песо, а вдвое или втрое дороже, несмотря на то что покупательная способность денег была в то время намного выше. Если бы все эти получали жалованье, школа не могла бы быть такой недорогой. Словом, там не было духа меркантильности.
Но в том обществе даже тридцать песо были доступны только очень немногим семьям. Экстерны платили приблизительно восемь-десять песо. Это значит, что за двадцать дополнительных песо мы получали все остальное: жилье, воду, электричество. Этим мы, несомненно, были обязаны самопожертвованию и суровому быту иезуитов, но школа была доступна очень немногим.
Фрей Бетто. Среди ваших соучеников были негры?
Фидель Кастро. Я сейчас объясню. Уже само по себе это заведение было особенным, привилегированным, достойным для немногих семей, живших, как и я,
в усадьбах или в маленьких городках провинции, для тех, кто мог за это заплатить. Экстернов, как я уже сказал, было примерно человек двести из Сантьяго-де-Куба; интернов – тридцать. Мало семей могло платить за школу, потому что родители, кроме того должны были оплачивать проезд и одежду своих детей. Родителям эта школа обходилась не меньше сорока песо в месяц; а если мальчику давали какую-то мелочь на мороженое, конфеты, все такое, его содержание могло обходиться семье не менее чем в пятьдесят долларов, и очень немногие родители могли себе это позволить.
Словом, такое заведение, как частная школа, было привилегией ограниченного меньшинства, и там учились дети коммерсантов, землевладельцев, людей с деньгами, - те, кто жил в интернате. Туда не мог ходить сын рабочего, даже сын, скажем, врача или адвоката; последний мог быть экстерном, если его родители жили в Сантьяго. Но учитель не мог послать сына в такую школу, потому что учитель зарабатывал, ну, скажем, семьдесят пять долларов; он не мог послать туда своего сына. Многие врачи и адвокаты не могли послать своих детей в одну из таких школ, только выдающийся адвокат или выдающийся врач – весьма выдающийся! – или другие семьи, у которых была усадьба, или предприятие, или кофейные плантации, или обувная фабрика, или ликерный завод, или достаточно крупный магазин.
Я могу припомнить, из каких семей происходили почти все мои товарищи, учившиеся там, экстерны и интерны. Конечно, если богатая семья жила в Сантьяго, ей незачем было помещать сына в интернат; он мог быть наполовину интерном, но не жил
в школе, а ночевал дома, автобус приезжал за ней утром и отвозил вечером. Более скромная семья могла послать сына экстерном, это стоило восемь-десять долларов, даже какой-нибудь не очень процветающий врач или адвокат мог себе это позволить; но платить за содержание сына интернате мог только крупный врач, крупный адвокат или богатая семья.
Эти школы были очень привилегированными, школами для высших слоев. Но даже среди нас было две категории: категория тех коммерсантов, которые жили в самом Сантьяго, промышленников, врачей и адвокатов, и категория тех, кто жил в богатом районе Виста-Алегре. То есть было две категории: средней буржуазии и буржуазии очень богатой. Среди тех, кто принадлежал к очень богатой буржуазии, наблюдался некий аристократический дух, они словно отличались от остальных, были выше остальных. То есть в самой школе привилегированных детей было две группы, которых разделяло не столько богатство их родителей, сколько социальная категория, дома, где они жили, традиции.
Быть может, моя семья владела такими же средствами, как иные из относящихся к последней категории, но к счастью, я к ней не принадлежал. Почему? Потому что моя семья жила в деревне. Там мы жили среди обычных людей, среди трудящихся, бедняков, мы жили там, как я тебе рассказывал, даже среди животных – в тот период, когда животных держали под домом – среди коров, свиней, кур и всего такого.