Пан-де-Гуахайбон, довольно трудную для подъема. Мы поднялись на нее, но вернулись на два дня позже, когда занятия уже начались. О нас беспокоились, потому что не знали, потерялись ли мы или что-то случилось.
В этот период я вел очень активную жизнь, особенно много занимался спортом, разведкой, подъемом на горы – тогда я не знал, что готовлю себя к революционной борьбе, даже представить себе этого не мог – и, кроме того, учился. Это всегда было вопросом чести. Не то чтобы я был самим лучшим, примерным учеником. Я не был примерным именно потому, что мой интерес к спорту и к занятиям такого рода, отнимали у меня довольно много времени и поглощали мои мысли. Но конечно, я пунктуально ходил на занятия и был дисциплинированным; был внимательным, когда больше, когда меньше. У меня всегда было живое воображение. Иногда я был способен умчаться в мыслях с урока и за сорок пять минут облететь мир, не услышав ни слова из того, что говорил учитель. Но, правда, мне кажется, что и учителя отчасти были повинны в этом.
Происходило следующее: поскольку я был атлетом и определенным образом выделялся среди остальных, во время соревнований ко мне относились довольно снисходительно, но в конце требовали строго. Когда отходили на задний план мои успехи на чемпионатах, медали, соревнования – потому что школы такого типа соперничали между собой, устраивали спортивные встречи, это было частью истории, престижа, имени школы, - тогда с меня спрашивали. Конечно я говорю об этой стороне, в плане занятий, потому что в целом они строго следили за поведением учеников.
В школе были некоторые очень образованные священники – ученые, знатоки физики, химии, математики, литературы, хотя их политические взгляды оставляли желать лучшего. Ведь, кроме всего прочего, период, о котором я рассказываю, начался в 1942 году, он длился с 1942 по 1945 год. Я закончил вторую ступень в 1945 году, вскоре после конца Второй мировой войны. Также в это время, несколькими годами раньше, закончилась испанская гражданская война, и все эти священники, и те, кто еще не был рукоположен, но уже преподавал, все они в политическом плане были националистами, если говорить прямо – франкистами, все без исключения, почти все испанцы по происхождению, хотя были среди них и кубинцы, но очень мало. Испанская гражданская война только что закончилась, и в школе много говорили об ужасах войны, говорили о расстрелянных националистах, даже о расстрелянных священниках, хотя почти о расстрелянных республиканцах, о расстрелянных коммунистах, - похоже, что испанская гражданская война была и вправду кровавой, обе стороны сурово расправлялись с противниками.
Фрей Бетто. И там вы впервые услышали про коммунизм?
Фидель Кастро. Ну, про коммунизм я слышал уже и раньше, говорили, что это очень плохая штука, про коммунизм всегда говорили такими словами. Я могу рассказать об этом и думаю, что мы поговорим на эту тему в другой момент, когда речь пойдет о политике. Но повторяю, все эти иезуиты были правыми. Некоторые, несомненно были добрыми людьми; Среди них были добрые люди и люди, сочувствовавшие другим, во многом безупречные. Но их идеология была правой, франкистской, реакционной. И это без единого исключения. Тут и говорить ничего, на Кубе в ту эпоху не было ни одного иезуита левых взглядов. Я знаю, что сегодня их много, и думаю, что не раз в истории бывали левые иезуиты. Но в школе, где я учился после окончания испанской гражданской войны, не было ни одного иезуита левых взглядов. С этой точки зрения то было самое плохое время.
Я только наблюдал, но особенно не думал об этом, как тебе говорил, был занят спортом. Кроме того, старался успевать в занятиях. Если я и не был примерным учеником, все же чувствовал моральный долг выходить победителем на экзаменах; для меня это был вопрос чести, и в целом у меня были хорошие отметки, несмотря на то что я не слишком внимательно слушал на уроках и имел плохую привычку заниматься главным образом в конце. Это мы очень критикуем теперь в нашей стране, и совершенно правильно.
У меня в школе был ряд обязанностей. Ученикам давали определенные задания: вы отвечаете за такой-то класс или за такой-то кабинет; этот ученик должен был также тушить свет, запирать окна и двери. Я был ответственным за главную комнату для самостоятельных занятий, где мы оставались на какое-то время после ужина до того, как шли спать. В период экзаменов, поскольку я должен был выходить последним, я оставался в этой комнате на два, три, четыре часа, повторяя материал. Хоть это не отвечало правилам, мне позволяли оставаться, быть может потому, что я этим никому не мешал.