На возрастающее своенравие и придирчивость своего протеже Москва ответила приостановкой торговых соглашений и предельно возможным снижением поставок необходимых запасов нефти на Кубу.
Своей нижней точки советско-кубинские отношения достигли, когда Кастро отказался присутствовать на праздновании пятидесятилетнего юбилея русской революции осенью 1967 года. Несколько педель спустя он совершил свое самое жалящее нападение на коммунистическую ортодоксию.
На международной конференции интеллигентов в Гаване он заявил: «Нет ничего более антимарксистского, чем догма, пет ничего более антимарксистского, чем окаменелость идей. Но некоторые идеи, кажущиеся настоящими ископаемыми, выдвигаются под именем марксизма. Марксизм нуждается в развитии, преодолении определенного склероза, объяснении реальностей настоящего объективным и научным методом, он должен вести себя как революционная сила, а не как псевдореволюционная церковь»[108].
Однако дерзкое послание, главным образом, было направлено на тех людей в рядах партии, которые опасались радикальных мер, принятых Революцией. В феврале 1968 года, меньше чем через месяц после речи Кастро, руководящие представители советской ортодоксии подверглись судебному разбирательству по обвинению во фракционности. Доклад Центрального Комитета, содержащий обвинение, был представлен Раулем Кастро и длился двенадцать часов. Он разоблачил сенсационную картину сборищ просоветских коммунистов и тайных встреч с советскими и восточноевропейскими официальными лицами[109]. Сомнительно, что так называемое мелкофракционное дело дошло бы до серьезного заговора, по это способствовало продолжению нарастания напряжения между двумя нaправлениями кубинской революции — дореволюционными коммунистами и Движением 26 июля. Судебное разбирательство послужило предупреждением Советскому Союзу, что ему не позволено потворствовать внутренней «обработке» членов правительства.
Нападение на просоветских коммунистов являлось частью более широкого нападения, предпринятого Кастро в 1968 году, с целью напрячь волю кубинцев для выполнения задачи накопления. После реорганизации экономических министерств в 1965 году он взял на себя экономику, лично одобряя и направляя счета на честолюбивые проекты. Восточноевропейская модель пятилетнего планирования была отклонена в пользу региональных или участковых планов, под управлением отдельных руководителей, таких как сам Кастро. К началу 1968 года, однако, появились зловещие признаки того, что экономика снова идет к кризису. Советский Союз усилил нажим, решительно сократив поставку топлива и бензина на Кубу. Многие экономические планы не смогли достигнуть ожидаемых результатов из-за недостаточного планирования или недостатка технической проверки[110]. Особенно утомили Кастро действия мелких фермеров и торговцев, которые поняли преимущества выдачи пайков и недостатка товаров для выхода на черный рынок. Их присутствие было политически несообразным в то время, когда он призывал к всеобщему самопожертвованию, и не соответствовало обществу, которое он пытался построить. «Мы произвели Революцию, — заявил он, — не для установления прав на торговлю». Воспользовавшись ярким примером уличных лоточников, продающих яичницу и сэндвичи, он предупредил о возможной опасности расширения мелкого частного капитализма[111]. В марте он начал революционное наступление с целью уничтожения последних признаков частного сектора, национализировав около 55 тысяч мелких предприятий, определявших около трети кубинской розничной торговли[112].
Обострение политического климата отразилось на росте кампании против кубинцев, которые не приспособились к духу дисциплины, на котором настаивал Кастро. Еще в 1965 году армия начала насильно вербовать «голубых» парией в отдельно работающие батальоны. В личной жизни Кастро был известен типичным для кубинца предубеждением против гомосексуалистов. Бывший сторонник Кастро рассказывает, что слышал, как два брата Кастро смеялись над шуткой о чешском детекторе гомосексуальности[113]. Но после доводов Союза писателей и художников, несколько членов которого были насильно завербованы в батальон, Кастро приказал расформировать его в 1967 году[114]. Интеллигенты и художники все в большей степени попадали под огонь, в частности от военных, за неспособность создать образцовые работы, что являлось принципом, заложенным товарищем Ждановым, бывшим министром культуры при Сталине[115]. Кастро с самого начала отрицал роль интеллигенции в кубинской революции, что он и объявил на встрече с художниками и писателями в 1961 году. Тогда же он и утвердил принцип о вседозволенности в пределах Революции, но ничего нельзя совершать против нее. Однако растущей бандой неосталинистов в бюрократии и среди военных это было истолковано как невозможность существования ничего, кроме социалистического реализма. Писатели и художники, выражавшие открытые сомнения по поводу Революции или чья творческая деятельность игнорировала политические замечания, испытывали возрастающие трудности в признании их работ. «Лунез», бунтарское культурное приложение к официальной газете «Революсьон», было закрыто в 1961 году. К концу шестидесятых годов большое количество интеллигентов было вынуждено уехать из страны, тогда как других арестовали или заставили публично признаться в их «контрреволюционных взглядах».