Действительно, после реформ начала 70-х гг. руководство Революции походило на большую семью, внутреннее ядро которой состояло из ветеранов экспедиции на Граима и кампании в Сьерре[152]. Больше не неся прямую ответственность за ее действия, Фидель Кастро теперь взял на себя роль крестного отца революционной семьи. Хотя он оставался основным источником власти и арбитром споров, он больше не имел возможности легко навязывать политику, противоречащую взглядам любого из членов семьи. Новые ограничения его автономии были частично вызваны возобновлением влияния Советского Союза. Интеграция Кубы в СЭВ и огромная военная помощь, оказываемая Москвой, скомбинировались для создания крепких организационных связей между кубинской экономикой и военными кадрами и их двойниками в Восточной Европе. Следовательно, хотя Кастро мог решительно действовать против просоветской фракции в 1962 и 1968 годах, цена сомнений администраторов, близких советским официальным лицам, стала гораздо выше в 70-х гг.[153]
Новая организационная структура также сделала более трудным для Кастро вмешиваться в сферы ответственности, переданные низшим уровням администрации. В середине 60-х гг. он предпринял антибюрократическое наступление, заявляя, что «будущее развитие Революции будет измеряться ежегодным уменьшением числа административных работников… и увеличением количества металлургов с каждым годом в пашей стране». В 70-е гг., наоборот, он призвал к усилению государственного аппарата на основании того, что чрезмерный вес партии в течение предыдущего десятилетия привел к безрезультатности[154]. Как только спал политический контроль за экономическими предприятиями, верховному персоналу министерств предоставилась большая свобода ведения их собственных дел в пределах структуры национального планирования. Более того, новая экономическая организация, поддерживаемая режимом, не требовала от Кастро действий в качестве гида и образца. Он больше не показывался при каждой возможности приступить к новой схеме или объяснить новую тактику, ругать и вдохновлять кубинцев. Смещение роли Кастро выразилось в изменении его внешности. Образ молодого, атлетически сложенного человека, утомленного сражениями, с сигарой в зубах, мчащегося по сельской местности в «джипе», уступил место в течение 70-х гг. полному достоинства дородному государственному деятелю в обвешанной медалями военной форме, с поседевшей бородой, председательствующему на церемониях для иностранных глав государств.
Таким образом, структура власти на Кубе в семидесятые годы складывалась в непростую картину. Кастро не дергал за все нитки, как доказывали некоторые западные комментаторы, по его власть не ограничивалась только функциями, назначенными Конституцией, как утверждают кубинские государственные деятели. Организационные реформы сохраняли его полномочия как верховного руководителя, но создали новые центры власти, которые Кастро не мог игнорировать. Таким образом, внутреннюю политику составлял комплекс взаимодействий между различными направлениями революционной семьи. Она также строго подчинялась давлению извне непосредственного семейного круга. Не меньшее место среди всего этого занимало общественное мнение, выраженное неофициально или через массовые революционные организации. Действительно, уменьшение энтузиазма рабочих в целях повышения производительности ускорило реорганизацию политической системы на Кубе. Другими мощными давлениями извне являлись политические и экономические принуждения, сопровождающие увеличивающуюся интеграцию Кубы в советский блок. Кастро больше не обладал фактически неограниченной автономией в определении политики, какую он имел в 60-х гг. Похоже, что политика, сформулированная им в качестве главы государства, была скорее результатом консенсуса в пределах верховного состава режима, чем навязывания его собственного влияния. Однако он продолжал пользоваться огромным влиянием при решении всех вопросов. В любом споре равновесие власти склонялось в его сторону, так как он мог обратиться к необъятному авторитету за пределами комнаты, в которой происходила дискуссия. Способность Кастро отвергать мнения, противоречащие его собственному, была наиболее ограничена в начале 70-х гг. Только когда политика спотыкалась, как в середине 80-х годов, он мог захватить возможность еще раз лично направить курс Революции.
152
Подобное этому было использовано в Gonzalez Е «Political Succession in Cuba», в Studies in Comparative Communism, 9 (1 и 2), весна-лето 1976, стр. 80 — 107, но большинство его описаний целей руководства сомнительны: see Bengelsdorf С «Cubanology and Crises: the Mainstream looks at Institutionalization», in Zimbalist (cd.) 1988 pp. 212 — 25