Гримберт даже посочувствовал этому неукротимому стальному зверю, опаленному множеством битв. В обычном бою «Жнец» еще смог бы потягаться с «Варахиилом», обратив против него свою чудовищную огневую мощь, но новомодный «Шлахтунг» с его хитрыми правилами не оставлял ему шансов. Едва ли мироточащая пятка святого Лазаря способна была свершить чудо.
В стороне от сражающихся выстроились шеренгой другие доспехи, но ни один из них не обладал чертами, которые могли бы заинтересовать Гримберта. Наметанный глаз быстро вычленил из пестрого сборища разномастных машин два или три десятка с бросающимся в глаза зеленым крестом, знаком принадлежности к воинству Святого Лазаря, больше похожих на свору отощавших бездомных собак. Однако прочие доспехи на их фоне едва ли выглядели сверкающими жемчужинами. Это были сплошь устаревшие машины, худо-бедно подлатанные и зачастую несущие на себе неуместно броские гербы.
– Судя по всему, здесь собрался сброд со всех окрестных графств, – Гримберт заставил динамики «Судьи» звучать так тихо, чтоб голос разобрал только Берхард. – Только взгляни на весь этот хлам! Я удивлен уже тем, что все они смогли дотащиться до Грауштейна, не развалившись на части!
– Младшие баронские сыновья, – столь же тихо отозвался оруженосец, глядевший на схватку без особого интереса. – Самое жадное, нетерпеливое и никчемное племя в здешних краях. Не имеющие ни земли, ни денег, они зачастую устремляются туда, где что-то происходит, в надежде урвать хоть толику славы или золота, и неважно, что это, мелкий мятеж, война или явление чуда.
Хорошо, что этого не услышал поглощенный поединком Шварцрабэ, иначе наверняка бы воспринял на свой счет.
– Разве более титулованные рыцари не собираются почтить Грауштейн своим присутствием? Я не вижу ни одного графского герба.
– Их и не будет, – заверил его Берхард. – Какому уважающему себя сеньору придет в голову тащиться в этот медвежий угол, чтобы полюбоваться на чертову пятку? Уверяю, мессир, все окрестные графья прекрасно знают цену этому чуду. Не будь в этом захудалом монастыре пятки святого Лазаря, замироточило бы хоть даже и тележное колесо. Этот твой приятель Герард попросту пытается поправить состояние своего приората, зазвав побольше паломников. Неудивительно, что стягиваются сюда такие же братья-монахи, как он сам, и прочая шваль. Едва ли ему удастся много выручить с этой задумки.
– Не ляпни чего-то подобного в присутствии священника, – посоветовал ему Гримберт. – Иначе тебе несдобровать. Уверяю, эти господа в рясах относятся к своему чуду самым серьезным образом, а огневой мощи «Судьи» не хватит, чтобы сдержать это ржавое воинство.
– Не буду, – буркнул Берхард. – А теперь, если позволишь, я отведу мулов в конюшню и попытаюсь раздобыть для них хоть бы горсть сена. Чертовы твари боятся грохота.
– Отведи. И заодно постарайся выведать по пути все, что удастся. Если хозяйством у них занимаются облаты или обсерванты, еще лучше. Может, эти будут поболтливее самих монахов.
Берхард удалился, ведя под узду мулов. Бросив взгляд на площадку, Гримберт заметил, что рисунок боя немного изменился. «Жнец» отчаянно пытался сохранить за собой инициативу, но та утекала, как вода из пробитого радиатора. «Варахиил» ожесточенно атаковал его с разных сторон, пытаясь подгадать момент, когда шлем тяжеловеса окажется на траектории огня его орудий. И судя по всему, ждать оставалось недолго.
– Глубокоуважаемые! – Шварцрабэ приставил ко рту ладони, обращаясь к наблюдающим за поединком зрителям общим числом в несколько десятков. – Не будет ли кто-нибудь из вас любезен сообщить, что за славные рыцари сошлись в схватке, а также повод, который свел их вместе?
Гримберт поморщился, и было от чего. Большую часть зрителей составляли сами же монахи, некрозные слуги святого Лазаря. Вернее одинаковых коричневых ряс их выдавала благословенная печать лепры, намертво въевшаяся в лица. Удивительно, что болезни, осененной славой святого, была свойственна истинно дьявольская изобретательность. Она никогда не оставляла одинаковых следов, всякую свою жертву уродуя по-своему, на оригинальный манер. Лица некоторых представляли собой подобие свисающей клочьями гнилой мешковины, другие же, напротив, были чисты, если не считать зловещего потемнения на лбу, жутковатого загара, возвещающего о скором поражении плоти. У некоторых болезнь пожирала носы, оставляя на их месте хлюпающие провалы, или челюсти, превращая рты в подобие открытых кровоточащих язв. Некоторых монахов лепра скручивала, будто пытаясь свить из них пряжу, или, наоборот, превращала в подобие туго налитых скверной бурдюков.