Берхард нахмурился, помогая мулу за узду миновать глубокую промоину, образованную отпечатком чьей-то рыцарской ноги. Отпечатков было много, причем свежих, так что мулам приходилось несладко.
– Паршивый край, – буркнул он. – Холодно и мокро, что зимой, что летом. Все хиреет из года в год, земля преет и гниет, а солнца здесь и подавно сорок лет не видали. Как по мне, отсюда даже разбойники давно удрали без оглядки.
Гримберт смолчал, хотя внутренне был согласен с оруженосцем.
Дорога к побережью, по которой они спускались, была столь извилиста и крута, что он с трудом удерживал «Судью» от сползания на залитую жидкой грязью обочину. Еще недавно эта дорога была захиревшей горной тропой, но многие сотни ног, копыт и колес в короткое время превратили ее в нахоженную колею. Сколько людей прошло здесь за последние дни? Тысячи, судя по этим отпечаткам. Тысячи паломников, устремившихся на зов истинного чуда, пробудившегося в Грауштейне. Тысячи оборванных бедолаг, согласных идти на край света, лишь бы обрести милость святого Лазаря. Но Гримберт жалости к ним, в отличие от доспеха, не испытывал.
В одном месте грязи оказалось столько, что ему пришлось смести бронированным плечом несколько сухих деревьев, чтобы Берхард смог соорудить из них небольшую гать. Это не улучшило настроения оруженосца ни на грош.
– Завязнешь в этой грязи – не жди, что вытаскивать тебя буду, – ворчал он, ожесточенно работая топором, – так и утонешь здесь, паучье отродье. Не знаю, что там за чудеса эта пятка показывает, как по мне, уже чудо, что ты сюда своим ходом дошел. Три дня без остановки, чтоб тебя!
– «Судье» не привыкать к передрягам, – Гримберт мысленно похлопал доспех по щербатой серой броне. – Он у нас тертый старик.
– Это консервная банка, – огрызнулся Берхард. – Ты не хуже меня знаешь, что он едва на ходу. У тебя снова барахлит внутренняя энергосеть. Малейший скачок напряжения в ней, и половина внутренних узлов выходит из строя. Хочу посмотреть, как ты взвоешь, оставшись в разгар боя без целеуказателя или радара…
– Мы заменим проводку и предохранители, как только представится возможность.
Но смягчить нрав старого барона было не проще, чем притупить закаленный сердечник бронебойного снаряда глиняной крошкой.
– Смотри, как бы нам вскоре не пришлось заменить и то, что в середке, – буркнул он, проверяя ногой гать. – Сколько ты уже торчишь в своем доспехе? Четыре дня?
– Три.
– Три! Странно, что твои мозги еще не закипели в черепе, мессир. Тебе стоило хотя бы иногда вытаскивать нейроштифты из головы да выбираться наружу, пока сам в мощи не превратился.
Гримберт слабо улыбнулся, даже не зная, отразилась ли эта улыбка на его лице. Его настоящем лице. Он так давно сросся с тяжелым телом «Серого Судьи», что почти не получал ощущений от того комка плоти, который съежился внутри серой брони. Даже предельно примитивная, устаревшая и, пожалуй, унизительная процедура ввода и вывода пищи и продуктов жизнедеятельности не могла заставить его надолго отключаться от нейроинтерфейса.
– Прекрати ворчать, старик, – небрежно бросил Гримберт. – Подумай лучше о своей бессмертной душе. Разве мало мы с тобой за последнее время грехов на себя взяли?
– На роту ландскнехтов хватит, – отозвался Берхард, сверкнув острой, как мавританский кинжал, ухмылкой. – Это если после Рождества брать. А если до…
– Вот именно. Так не пора ли воспользоваться случаем, чтобы приникнуть к Божественной благодати, раз уж сам Господь соизволил явить чудо?
– Сарказм удается тебе не лучше, чем портовой шлюхе – ласка, – буркнул Берхард, мгновенно сбрасывая фальшивую личину. Так с боевого доспеха слетает брезентовое покрытие, обнажая бронированную сталь. – Паук, который задумался о том, как бы спасти свою душу, – живот надорвать можно!
– Ты оскорбляешь мою христианскую добродетель, – произнес Гримберт с выражением уязвленного смирения, хоть и знал, что грубые динамики «Судьи» превратят любую интонацию в бесцветный шум. – Даже последний раубриттер имеет право на спасение души.
Берхард беззлобно хлестнул отстающего мула хворостиной по крупу.
– Не держи меня за дурака, мессир, – посоветовал он. – Последние три дня мы мчались к морю, будто мучимый жаждой пьяница к бадье с водой. Покинули сытный Прованс, где могли бы славно перезимовать, и бросились сломя голову на север. И это притом что ходовая «Судьи» выработала половину ресурса, а с подшипниками и вовсе дрянь творится… Что за чудо должно было случиться в этом растреклятом монастыре, чтоб ты ринулся к нему, точно похотливый дьякон за юбкой?