Я закрыл глаза и принялся считать до ста. Пока я считал, юнец исчез; только прогрохотали по лестнице башмаки.
— Как продвигается расследование? — спросил я брюзгливо. — Нашли вы человечков с Марса?
Холмс устало опустился в кресло. Как видно, начал все-таки сказываться возраст. Он пожевал губами, услышав мой вопрос; его тонкие брови поползли вверх.
— С чего вы взяли, будто они с Марса, доктор?
Его замечание обезоружило меня.
— Я всего лишь пошутил.
— А, — он пробормотал что-то неразборчивое и закрыл глаза; я подумал, что утренние события довели его до изнеможения.
Потому, подавив любопытство, я тоже сел в кресло и взял в руки медицинский журнал, который читал накануне.
Холмс, однако, не спал. Не открывая глаз, он обратился ко мне язвительным тоном, к которому я, надо сказать, успел за последние годы привыкнуть:
— Доктор, вы можете себе представить, как чертовски трудно разыскать инопланетянина в Британском музее? Можете?
— Думаю, что могу, — отозвался я, горя желанием узнать, чего Холмсу удалось добиться, но продолжая сердиться на него из-за казуса с Альфредом.
— Мне помог случай, — проговорил Холмс. — Его выдала одна-единственная промашка.
— Промашка? — переспросил я.
Он открыл глаза.
— Техника, доктор. Техника! Он не мог удержаться, чтобы не воспользоваться своей техникой.
Снова закрыв глаза, Холмс хихикнул. Сказать по правде, меня взяла досада.
— Боюсь, что не совсем понимаю, — заметил я сухо. На этот раз Холмс не соизволил открыть глаза.
— Элементарно, Уотсон. Предположим, наш пришелец хочет сфотографировать показавшиеся ему наиболее интересными книги и рукописи в библиотеке Британского музея. Земным фотокамерам требуется сильный свет. Поэтому у него наверняка возникнет искушение воспользоваться собственной камерой или что у него там есть, способной снимать при крайне слабом, с нашей точки зрения, свете.
— Боже мой! — воскликнул я. — Так вот зачем вам понадобился мой экспонометр!
Холмс хохотнул, а потом с чрезвычайно самодовольным видом кивнул головой:
— Доктор, в библиотеку ежедневно наведывается… гм… одна личность. Если верить самым свежим работам по фотографии, какие я только сумел отыскать, в настоящее время нигде на Земле не изготавливаются линзы и пленки, чувствительные к столь слабому свету, при котором эта личность работает. Ваш экспонометр показал отсутствие надлежащего освещения.
Прежде чем я успел собраться с мыслями, на лестнице раздался топот ног и послышались негодующие возгласы нашей квартирной хозяйки. Дверь распахнулась. В комнату влетел Альфред в сопровождении троих ухмыляющихся оборванцев.
— Как договаривались, сэр, — сказал Альфред, закрыв дверь и подойдя к моему другу. Оборванцы следовали за ним по пятам.
— Вижу, вижу, — проговорил сыщик. — Молодцом, Альфред. Как быстро ты обернулся!
Порывшись в кармане, Холмс вынул четыре флорина.
— Таким легким на ногу ребятам, как вы, не составит труда заработать эти деньги, — он хихикнул, будто отпустил невесть какую остроту. — Я хочу, чтобы вы проводили одного весьма ловкого господина от Британского музея до его дома.
Слезящиеся глаза Холмса засверкали. Он хохотнул.
— Я уверен, задача вам по плечу. Ну кому, будь он хоть трижды осторожен, придет в голову обращать внимание на играющих на улице мальчишек?
Он снова хихикнул. Мне показалось, он утерял мысль. Однако сыщик сказал:
— Пойдемте со мной к Британскому музею и выберем местечко поукромнее недалеко от входа.
— Полагаю, — сказал я, пожалуй, с легкой завистью, — моя помощь вам не требуется?
Должен признать, что, заразившись общим настроением, я ощутил себя старой боевой лошадью.
— В другой раз, доктор, в другой раз, — отозвался Холмс. — Боюсь, ваши подагрические суставы не позволят вам присоединиться к нам.
Последние слова он произнес уже на пороге; дальше я ничего не сумел разобрать; правда, мне послышалось, что Холмс упомянул про йогурт.
Я раздраженно поглядел им вслед, но никто из них не обернулся. Башмаки мальчишек прогрохотали по лестнице.
Дня три никаких разговоров о деле не заходило, а потом случилось событие, которое подтолкнуло его ход и приблизило завершение, если мне позволено будет употребить это слово.
Как-то вечером мы по обыкновению расположились у камина: я читал, а мой друг вертел в руках свой револьвер. В былые годы он обращался с ним с замечательной ловкостью, но теперь стоило Холмсу взять оружие в руки, как я невольно вздрагивал. Откровенно говоря, я со дня на день собирался выкинуть все обоймы.
— Ага, — пробормотал вдруг сыщик, — наш приятель Питер Норвуд явился за обещанным.
Я вынужден признать, что с тех пор, как Холмс начал пользоваться новомодным слуховым аппаратом, он слышит гораздо лучше моего.
Я разобрал голос нашей квартирной хозяйки. Через несколько секунд в дверь постучали.
Я пошел открывать. Это и в самом деле оказался молодой Норвуд. Лицо его было слегка багровым, очевидно, после плотной еды и обильных возлияний, ибо время ужина только-только миновало.
Он бросил на нас довольно-таки воинственный взгляд, что, без сомнения, объяснялось выпитым за ужином вином.
— Сколько можно? — требовательно спросил он. — Неужели так трудно сочинить для моего старика правдоподобную историю?
Холмс, который не встал навстречу молодому человеку, ответил, как мне показалось, мягко:
— Я нынешним утром отправил свое заключение вашему отцу, мистер Норвуд.
Все бы ничего, но потом он как-то бессмысленно хихикнул.
— Что? — Норвуд на мгновение смешался.
— Ну что ж, — сказал он, засовывая руку в карман, — тогда мне остается лишь заплатить вам за работу.
В его голосе слышалась насмешка.
— Ни к чему. Я не беру денег. Я — сыщик на покое, молодой человек, и мне нет нужды зарабатывать на жизнь таким образом.
Холмс помахал в воздухе пальцем.
— И если уж на то пошло, за чеком я обратился бы к сэру Александру. Ведь нанял меня он, не правда ли?
Питер Норвуд озадаченно нахмурился. Должно быть, он учуял какой-то подвох. Глаза его сузились. Он прорычал:
— Что вы там написали, сэр? Впрочем, предупреждаю вас заранее, это все бесполезно.
Покопавшись в карманах, мой престарелый друг извлек на свет до невозможного измятый листок и протянул мне для того, очевидно, чтобы я его прочитал вслух. Я заметил, что текст письма напечатан на моей пишущей машинке.
Меня снедало любопытство. Вот что я прочел:
Глубокоуважаемый сэр Александр! Позвольте сообщить вам следующее: ваши предположения оказались обоснованными. Гипотеза о возможности существования жизни на других планетах подтвердилась. Данные, которые мне удалось добыть, свидетельствуют о том, что дальнейшие исследования, ваши и той группы людей, с которой вы связаны, не окажутся напрасными.
Ниже стояла подпись Холмса. Честно говоря, я не ожидал от него такой ясности стиля, хотя содержание письма было, разумеется, смехотворным.
Питер Норвуд еле сдерживался. Заикаясь от гнева, он произнес:
— Вы считаете, вам удалось расстроить мои планы при помощи этой… этой паршивой бумажонки?
Мой друг утвердительно хохотнул, явно довольный собой.
— Неужели вы не понимаете, старый вы идиот, — закричал Норвуд, — что ни один суд не откажется признать…
Холмс помахал узловатым пальцем; водянистые глаза его слегка посверкивали.
— Дело не дойдет до суда, молодой человек. Как по-вашему, на что я потратил целую неделю? Смею вас уверить, что я не только гонялся за всякими там инопланетянами. Предупреждаю вас, молодой человек: если сэра Александра вызовут в суд для оформления передачи наследства, я обнародую факты, которые вы, без сомнения, хотели бы сохранить в тайне.
И сыщик по-стариковски захихикал.
Впечатление было такое, словно Питера Норвуда ударили по лицу. Побледнев, он отступил на шаг. По всей видимости, он не ожидал такого поворота дел.
Холмс фыркнул.