— Вы думаете, мне стоит бросить это дело, сэр?
— Боюсь, что так, Счастливчик. Боюсь, что я на этом даже настаиваю.
— Хорошо, сэр. Хозяин — барин.
Он лучезарно улыбнулся.
— Не надо ставить так вопрос, Счастливчик. Здесь, в «Джорнал», мы все — одна команда. Работаем в одной упряжке. — Уилкинз снисходительно подмигнул. — Вот только, куда она будет тянуть, решает тот, кто сидит в моем кресле.
— Да, сэр. — Я поднялся, поняв, что свободен. И тут он меня убил одной фразой:
— Да, и напомни Чернышу, что сейчас ты свободен. Ну, на случай каких-нибудь поручений!
Я вздрогнул. Никогда не знаешь, каким пыльным мешком и из-за какого угла получить до голове. Другими словами, отныне я не был разъездным репортером и не мог разыскивать материалы для своих статей самостоятельно. С этого момента я должен был выполнять поручеяня Блакстона. И я был далек от иллюзий. Не пройдет и недели, как старый профи обнаружит, что я не способен отличить сенсацию от некролога. Он уже и так в этом сомневался.
У Старой Головешки присутствовало чувство юмора, или, по крайней мере, он так думал. Для первого раза он послал меня на банкет Армии Спасения — региональную встречу офицеров рангом от капитана и выше.
У меня тоже было чувство юмора, или, по крайней мере, я так думал. Перед началом банкета я подошел к докладчику и получил текст его речи. После чего сообщил ему, что у меня очень важная встреча, и, вильнув хвостом, исчез в направлении «Дыры».
Беда заключалась в том, что за очередной кружкой «темного» почему-то следовала другая, и в редакции я появился как раз перед тем, как пришла ночная смена.
Блакстон встретил меня сладенькой улыбкой.
— Счастливчик Майерс, гениальный лауреат Пулитцеровской премии, — пробурчал он. — Полагаю, от статьи о священниках, которую собирается написать сачок, раскалятся провода всех телеграфных агентств — от Рейтера до ТАСС.
Остальную часть беседы вспоминать мне бы не хотелось.
После ее окончания я вернулся к темному пиву Сэма.
К счастью, на следующее утро я был свободен. Немедленно бежать в редакцию нужды не было, и я отправился домой к Морту Циммерману, чтобы вытащить его из постели.
Он уставился на меня из дверей. Единственной его одеждой были пижамные штаны. Хилость шеи подчеркивала копна черных волос, которая с равным успехом могла бы служить тюфяком или блошиным зоопарком.
— Что тебе нужно в этот час ночи?
— Сейчас десять часов утра, — ответил я, пролезая мимо него в неопрятную гостиную.
— Черт побери, я пишу с полуночи и до рассвета!
— Знаю, — сказал я. Бросив несколько номеров «Циника» и «Мизантропа» на журнальный столик и сдвинув в сторону пачку «Иконокласта», я освободил себе место на диване.
— Мне нужно с кем-нибудь поговорить, — заявил я усаживаясь.
— Почему со мной?! — взревел он. — Кофе будешь?
— Да. А почему бы и не с тобой? Ты слабее меня и не смог бы выставить меня вон.
— Ничего себе шуточки с утра, — проворчал он, исчезая на кухне.
Пока он отсутствовал, я взял номер «Циника» и стал с грустью перелистывать страницы.
Передовица была посвящена момизму. Из того, что я увидел, можно было заключить, что большую часть материала автор взял из старой классической книги «Поколение насмешников», которая сделала написавшего ее Уайли несостоятельным и безвестным еще несколько десятилетий назад.
В другой статье развивалась мысль о создании организации «Ветераны будущих войн». Идея заключалась в том, чтобы начать выплату пенсий подросткам, дабы те могли насладиться материальными благами, пока достаточно молоды и здоровы. Задавался вопрос: почему ветеранскими льготами, устанавливаемыми правительством, должны пользоваться только те, кто выжил? Те, кто будет убит, должны их тоже получать, пока война даже и не началась.
Со вздохом я отложил журнал обратно на столик. В это время в комнате появился Морт с бумажным пакетом сахара и двумя чашками кофе, из которых торчали ложки.
Я взял чашку, зачерпнул ложкой сахар из пакета и кивнул на журналы.
— Все еще продаешь им свои заметки?
— Да так, по случаю, — равнодушно ответил Морт. Он уселся в мягкое кресло, не обращая внимания на бумаги и грязное полотенце, которые там уже лежали. — Конкуренция становится все жестче. Когда они только начинали выходить, можно было продать все, что ни напишешь. А сейчас в игру вступила куча профессиональных внештатных журналистов, вылетевших из других изданий. Тягаться с именитыми писателями мне не по плечу.
— А что случилось с журналами для мужчин? — спросил я угрюмо. — Ну, этими, которые обычно публиковали статьи о безразмерных купальных халатах и подобных вещах?
Он отхлебнул кофе, но счел его слишком горячим.
— Это был последний всплеск, — пробрюзжал он. — Некоторые выходят до сих пор, да и те перешли на заметки типа публикуемых в «Цинике» и «Иконокласте». Я тут продал на прошлой неделе одну штуку в «Проказливый плейбой» — как избежать призыва в армию.
— Как избежать призыва?
— Вот именно. Существует множество способов. Некоторые даже законны. Один из них — совершить хулиганский поступок. Стащить аэрокар или что-нибудь еще. Ты попадаешь на учет в полицию, а преступники в армии не нужны. Или можно «закосить» на медицинской комиссии, принимая сердечные стимуляторы. Или я знаю парня, который не возражал против призыва, но, попав на призывной пункт, стал все время шататься по баням. В конце концов он предстал перед местными медиками, которые его спросили: «Нравятся ли вам девушки?» Он ответил: «Надеюсь, у них все в порядке», и это был конец его военной карьеры. Потом…
— Мне все это известно, — прервал я. — Я имел в виду другое — мне странно, как они могли подобную статью напечатать?
Его косматые брови полезли вверх.
— А почему бы и нет? У нас свободная страна.
— И с каждым мгновением становится все свободней.
Он снова попробовал кофе, нашел, что тот остыл достаточно, и помахал в мою сторону ложечкой.
— Есть лишь одна причина, по которой существуют законы о воинской повинности, — сказал он с важным видом. — Все из-за того, что твои сограждане не настолько глупы, чтобы служить добровольно. Когда последний раз в нашей стране кто-нибудь пошел служить добровольно?
— Ну, есть кое-кто…
В ответ на мое замечание он неприязненно покачал головой.
— В наши дни те парни, которые идут в армию добровольно, настолько пустоголовы, что они там просто не нужны. Военным нужны люди хоть с толикой мозгов. Канули в Лету те времена, когда коэффициент интеллектуальности у сержантов был ниже девяноста.
— Некоторые идут в армию ради карьеры, — сказал я. — Через двадцать лет ты уходишь в отставку с пенсией и самыми разными льготами.
— Конечно, — согласился он, уже теряя интерес к предмету обсуждения, — но это только исключения. Они не идут из-за таких обветшавших понятий, как патриотизм. Они идут, чтобы застраховаться. И ты можешь себе представить, что это за люди, которые готовы в течение двадцати лет слушать армейский треп о том, что они здесь получат больше, чем где-либо, только потому, что не способны выжить на гражданке. — Морт презрительно фыркнул.
Он поднялся и отправился на кухню за очередной порцией кофе.
Когда он возвратился, я спросил:
— Морт, а над чем ты работаешь сейчас?
— Парочка вещей. Серия, отчасти касающаяся политики. Пахано-перепахано, но я даю это под несколько другим углом.
— И что там о политике?
Он поднял газету и сунул ее мне.
— Видел эту информацию о карманнике, который стал мэром городка в Новой Англии?
— Карманник?
— Ага. — Он горько рассмеялся. — Толстое полицейское досье. Он обнаружил, что для того, чтобы жить честно, ему необходима работа. То есть, если его не изберут, он будет вынужден опять воровать, чтобы заработать на жизнь. И даже если воровать для этого просто необходимо, то лучше делать это, сидя за столом, как это делают политики, а не шататься по театральным сборищам и ярмаркам штата.
Я уставился на Циммермана.
— Ну и как, выбрали?