— Как его звали?
— Джерри Даусон. Инициалы совпадают, — с трудом выдавила Селина.
— Вы б не могли что-нибудь о нем рассказать?
— К сожалению, очень мало. Мне всегда говорили, что он погиб до моего рождения. Мою мать звали Гарриет Брюс, она умерла сразу после родов. Поэтому меня воспитывала бабушка и моя фамилия Брюс.
— Бабушка. Мать вашей матери.
— Да.
— И вы нашли эту фотографию...
— Пять лет назад. В маминой книжке. А недавно... недавно мне подарили «Фиесту в Кала Фуэрте», и я увидела фотографию на обложке, и подумала, что вы — это он. Одно лицо, понимаете? Один и тот же человек.
Джордж ничего не ответил. Подойдя к Селине, он вернул ей фотографию. Затем закурил, помахал в воздухе спичкой и, когда она погасла, положил точно в середину пепельницы.
— Вам говорили, что отец погиб, если я правильно понял. Почему же у вас возникли сомнения?
— Мне постоянно это внушали. Но я знала, что бабушке он не нравился. Она не хотела, чтобы мама выходила за него замуж. Поэтому, когда я увидела фотографию, я... подумала, что, может быть, произошла ошибка. Что его вовсе не убили. Что он был ранен, или... мало ли что... например, потерял память. Согласитесь, всякое могло случиться.
— Но не с вашим отцом. Его нет в живых.
— Значит, вы...
— Я не ваш отец, — очень мягко сказал Джордж.
— Но...
— Вам двадцать лет. А мне тридцать семь. Возможно, я выгляжу старше, и тем не менее — всего тридцать семь. Я даже не успел побывать на войне.
— А как же фотографии...
— Джерри Даусон — мой троюродный брат. Мы похожи — наследственность, ничего не попишешь. Да и не так уж сильно, если приглядеться. Ваш отец сфотографирован много лет назад. Я даже в лучшие времена не был так красив.
Селина смотрела на Джорджа во все глаза. Ей еще не случалось видеть такого загорелого человека... надо бы пришить ему пуговицу — рубашка распахнута до пупа, видна темная поросль на груди... и рукава закатаны кое-как, словно он поленился сделать это аккуратно. У Селины появилось странное ощущение, будто она теряет контроль над собственным телом. Казалось, колени ее вот-вот подогнутся, из глаз хлынут слезы... еще секунда, и она его ударит — ударит человека, стоящего перед ней и уверяющего, что никакой он ей не отец. Что Джерри Даусон мертв и это чистая правда.
Джордж еще что-то говорил, тщательно подбирая слова...
— Мне очень жаль, что вам пришлось тащиться в такую даль. Не расстраивайтесь... подобные ошибки случаются... в конце концов...
К горлу Селины подступил комок, лицо Джорджа стало затуманиваться, расплываться, точно он погружался на дно пруда. Только что ей было жарко, но внезапно по телу пробежала холодная дрожь, руки, спина, лицо покрылись гусиной кожей. Откуда-то издалека она услышала:
— Вам нехорошо?
И тогда — к своему стыду — поняла, что не упадет в обморок и не набросится на него с кулаками, а просто позорно разревется.
6
Селина сказала:
— Такой вещи, как носовой платок, у вас, конечно же, нет.
Платков у Джорджа действительно не было, но он принес и сунул Селине в руки толстую пачку бумажных салфеток. Вытащив одну, она высморкалась и сказала:
— Так много мне вряд ли понадобится.
— Не уверен.
— Простите. Я не хотела... не собиралась плакать.
— Я в этом не сомневаюсь.
Она взяла еще одну салфетку, снова высморкалась.
— Я так долго ждала. И вдруг стало ужасно холодно.
Джордж за локоть подвел ее к гигантской тахте, усадил и, поскольку она дрожала, накинул на плечи красно-белое одеяло. Потом сказал, что сейчас принесет немного бренди. Селина заявила, что не любит бренди, но он все же ушел, а она с тахты наблюдала, как он, зайдя за стойку своего маленького камбуза, ищет бутылку и стакан и наливает ей бренди.
Когда он вернулся, Селина сказала:
— Вообще-то я бы чего-нибудь поела.
— Хорошо, но сначала все равно надо выпить.
Стакан был маленький, из толстого стекла, а бренди — неразбавленное. Селину передернуло. Когда она выпила все до дна, Джордж забрал пустой стакан и, по пути на кухню ногой разворошив кучку золы в камине, кинул туда кусок плавника. Зола взметнулась и осела, запорошив дерево легким серым налетом. Селина увидела, как сверкнул красный огонек и затрепетало робкое пламя.
— Даже раздувать не придется... уже занялось.
— Местные жители умеют делать очаги. Чего б вам хотелось поесть?
— Что дадите.
— Суп. Хлеб с маслом. Холодное мясо. Фрукты.
— У вас есть суп?
— Из пакетика...
— Если не сложно...
— Это куда легче, чем утирать вам слезы.
Селина обиделась.
— Я, кажется, вас не просила.
Пока грелся суп, Джордж присел на стенку, огораживающую очаг, и принялся расспрашивать Селину.
— Где вы живете? — спросил он, достав сигарету и прикурив от щепки.
— В Лондоне.
— С бабушкой?
— Бабушка умерла.
— Но вряд ли вы живете одна?
— Не одна. С Агнессой.
— Кто такая Агнесса?
— Моя няня, — сказала Селина и тут же прикусила язык. — То есть... бывшая няня.
— А еще кто-нибудь у вас есть?
— Да, — сказала Селина. — Родни.
— Он кто?
У Селины округлились глаза.
— Мой... мой адвокат.
— Кто-нибудь знает, что вы здесь?
— Агнесса знает, что я собиралась.
— А адвокат?
— Его не было в Лондоне. Уехал по делам.
— Значит, никто не будет беспокоиться? Вас не станут разыскивать?
— Нет.
— Что ж, это уже кое-что.
Суп в кастрюльке забулькал. Джордж пошел на кухоньку за миской и ложкой. Селина сказала:
— Мне нравится ваш дом.
— Серьезно?
— Да. Такое впечатление, будто он возник сам по себе. Совершенно случайно, без всякого плана. Это очень приятно.
Селина подумала о лондонской квартире, где они с Родни собирались жить, когда поженятся. О том, сколько часов потрачено на обсуждение: какого цвета должны быть ковры и занавески, где повесить лампы, разложить подушки, куда поставить корзины для бумаг, какие кастрюли и сковородки приобрести для кухни... А вслух сказала:
— Я думаю, дому и надо быть таким. Со временем он должен меняться. Вместе с живущими в нем людьми. — Джордж Даер, казалось, был занят тем, что наливал себе виски с содовой, и ничего не ответил. Селина продолжала: — Какие-то вещи, конечно, необходимы: крыша над головой, очаг, ну и... место, где спать. — Джордж вышел из-за стойки с мисочкой супа, из которой торчала ложка, в одной руке и стаканом — в другой. Селина, взяв миску, спросила: — Как вы втащили на антресоли кровать?
— По частям. А потом собрал.
— Очень уж она большая.
— В Испании такие кровати называют Matrimoniale. Супружеское ложе.
Селина смутилась.
— Не могла понять, как вам это удалось. Наверное, нехорошо, что я... повсюду сую нос... простите... но уж очень хотелось все осмотреть до вашего прихода.
— Что же вы намерены делать дальше? — спросил Джордж.
Селина, машинально помешивая суп, глянула в миску. Среди кусочков овощей плавали вермишелинки в виде букв.
— Наверное, надо возвращаться домой.
— Без билета и без гроша в кармане?
— Если удастся занять у кого-нибудь денег, я поеду с Тони в Сан-Антонио и первым же рейсом улечу в Лондон.
— У меня правда нет шестисот песет — я вас не обманываю. И в Сан-Антонио вчера ездил, в частности, для того, чтобы получить в банке деньги, но в Барселоне вышла какая-то неурядица, и, пока их не переведут, я пустой.
— А как быть с таксистом? Надо же ему заплатить.
— Попробуйте обратиться к Рудольфо.
— За такой большой суммой?
— Ничего, он привык.
— Шестьюстами песетами я не обойдусь. Еще ведь билет в Лондон...
— Да уж.
Суп все еще был слишком горячий. Селина опять помешала его и сказала:
— Вы, должно быть, считаете меня круглой идиоткой.
Джордж не стал возражать, и она продолжала: — Конечно, я могу написать в Лондон или еще что-нибудь придумать, но ждать, пока придет ответ... нет, это ужасно. — Джордж по-прежнему молчал, и Селина решила добавить что-нибудь в свое оправдание. По-вашему, наверное, нетрудно смириться с тем, что у тебя нет отца, в особенности если ты его в глаза не видала. Но мне это не удалось. Наоборот: я постоянно о нем думала. Родни говорит, у меня навязчивая идея.