- Нет, что ты…
- Хорошо… Но ты поосторожней там… Заклюют! Особенно Софья. Она по уши влюблена была в Филиппа, все пирожки ему таскала на обед, даже когда мы с ним уже расписались.
- Софья Владимировна теперь директор всего института, она ко мне очень хорошо относится.
- Правда? Ну, надо же… Видимо совсем мужиков не осталось.
Мама помолчала.
- Я видела, что Филиппу плохо. Он работал над своей идеей полжизни… И ее у него фактически украли. Он был разбит. Тогда-то мы и решили уехать. За границей был шанс продолжить начатое. Патриотизм в то время как понятие девальвировался, слово стало почти ругательным. Филипп уволился, пошел преподавать… Нужно было дождаться, когда с него снимут секретность, по советским меркам это десять лет, мы надеялись, что потребуется меньше, в стране царила такая неразбериха. Начали учить язык. Я выясняла, какие есть пути и возможности… Все разговоры, что это я тяну бедного старика за кардон были очень кстати, но Филипп умер.
– Ты, знаешь, как он умер? – Продолжила мама, обернувшись к Фифе.
– Да, прямо на лекции.
Мама помолчала.
– Звучит красиво. Это тебе бабушка сказала?
– Да. И не только она, все говорят это. А разве было не так?
– Ну, формально.
– Только… Это была не то что бы лекция, урок… Да и не в этом дело. Мы не думали, что так уж важно где именно устроиться Филиппу работать, а тут – казалось, очень удобно, рядом с домом, ПТУ, и нагрузка небольшая, много свободного времени. Не знаю кто придумал преподавать химию будущим слесарям, во всяком случае, им это точно было не нужно. А Филипп ко всему относился крайне серьезно, в тот день, его «студенты» обсуждали какой-то неправильный гол, Филипп пытался их урезонить… Знаешь, его последние слова? – Фифа помотала головой.
– «Вы достойное будущее этой страны!». И всё. – Мама замолчала, потом добавила, совсем другим тоном:
– Я думала, не смогу жить без него… А потом, знаешь, встала и пошла… Как бы я хотела, чтобы у тебя в жизни был такой же мужчина рядом, как Филипп. Ладно, и нам пора...
Боб, мамин муж оказался крупным восторженным мужчиной, рядом с ним мама казалась еще меньше, но он относился к ней, как к королеве, все время поглядывал: не нужно ли чего. К огромному Фифиному удивлению, Виктор говорил по-английски, и еще до горячего у мужчин завязался свой спортивный разговор, мама время от времени выступала переводчиком, когда языковые идиомы ставили собеседников в тупик, это было весело. Фифа была зрителем.
– А знаешь, мне Виктор нравится, хоть, ты и говорила, что он спортсмен, я представляла хлюпика-интелектуала, мне почему-то казалось, что они в твоем вкусе. А Виктор прекрасно выглядит, хорошо сложен, умеет себя вести, не глуп. Так что, может быть все не так уж плохо, ты только не перебарщивай с мясом по-бургунски, мужчины портятся, если их баловать. Кстати, а ты почему не ешь? Смотри, какая красота! – Действительно принесли фрагмент голландского натюрморта с рыбой, который занял полстола.
– Не хочется…
Фифе не хотелось даже смотреть на еду, живот, что с утра капризничал, сейчас как назло, разошелся не на шутку: Фифу мутило от ресторанных запахов, и даже от вида жующих людей.
– Что с тобой? – мама почувствовала неладное.
– Не знаю, наверное, что-то не то съела, с утра тошнит. Так обидно!
– Тошнит? – Мама заулыбалась, – С утра? И запахи раздражают?
– Да! – Фифа не понимала, куда мама клонит.
– Деточка, похоже, я в сорок лет бабушкой стану. Вот что ты съела! Когда у тебя были последние месячные?
– Мама! – Фифа испуганно посмотрела на маму. Так легко она нарушила их с бабушкой табу, которое, до сих пор никто не снимал. Разговоры на «женские темы» в доме никогда не велись, впрочем, как и разговоры о здоровье вообще. Фифа еще в коммуналке заметила, как бабушка невольно морщится и старается поскорее уйти с кухни, когда соседки с упоением затевали очередную сверку показателей своих недугов. К счастью для Фифы, мужчинам опять потребовался переводчик, и больше мама на эту тему не заговаривала.