Екатерина Вильмонт
Фиг с ним, с мавром!
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…
***
Смотреть на океан не надоедало, собственно, сейчас это было его единственным занятием. Как хорошо, думал он, что я не пишу прозу, в сценариях описание океана не играет роли, а в прозе что ни напишешь, выйдет банальщина. Столько уж всего сказано… Сценарист это совсем другая профессия, даже другой образ мыслей. Хотя в последний год, самый, наверное, тяжелый в его жизни, он вообще ничего не писал, не мог просто. Интересно, я смогу еще писать когда-нибудь? И захочу ли? А если нет? Придется искать другую профессию, хотя в сорок лет это не так-то просто… Да нет, пройдет, все пройдет, как несмертельная болезнь. Моя болезнь не смертельна, уговаривал он себя. Это просто реакция на три смерти за год, смерти самых близких. В ноябре прошлого года умерла жена, умерла внезапно, от сердечного приступа, молодая, красивая, полная жизни. Никто не знал, что она больна. Через три месяца столь же внезапно умер отец, а вслед за ним через полгода ушла из жизни мама, просто угасла, хотя была совсем не старой. На ее похоронах Сашка, старый друг, утешил:
– Ну все, Михалыч, отстрелялся. Бог любит троицу. Теперь начинай жить… План по потерям выполнен и даже перевыполнен.
Некоторый цинизм этого утешения его не покоробил, в нем был здравый смысл и надежда на лучшее. А Люська, жена двоюродного брата, посоветовала:
– Уезжай из Москвы, куда-нибудь очень далеко, где ты еще не был, хорошо бы к морю, и так, чтобы вокруг все новое, а лучше всего на Тенерифе! Это остров в океане, голову продует океанским ветром, душу тоже… Не волнуйся, я там хорошо все знаю, ты только дай мне паспорт и бабки…
В первый момент ему показалось кощунством ехать на курорт, но Люська была настойчива, а у него не было сил с ней бороться, да и уехать из Москвы, от дружеских соболезнований хотелось. Так почему бы не на Тенерифе? И вот он здесь всего три дня, а ему уже легче. Океанский ветер и вправду прочищает мозги и душу. И главное, он начал спать. Свалившись после семичасового перелета, заснул и проснулся утром. Посмотрел на часы, семь утра, а за окнами еще совсем темно, он перевернулся на другой бок и снова уснул на час. В восемь еще едва светало. Вскочив с постели он вдруг ощутил забытую бодрость. В зале гостиничного ресторана, где в потолке была большая дыра для росших прямо из земли пальм, он поймал на себе заинтересованный взгляд двух дам в мини-топиках на макси-бюстах, улыбнулся им и вдруг почувствовал облегчение оттого, что не должен быть здесь скорбным. Никто его не знает, никому нет до него дела, никто не будет подбадривать улыбкой, за которой читалось: да, не повезло, парень, но бывает ведь и хуже… Люська, вручая ему документы, сказала:
– Я выбрала хороший, но вполне демократичный отель. Ваши тусовщики туда не ездят, там удобно, но не круто и очень близко до пляжа. И еще совет, Илюха: не бери с собой ноутбук и не включай там телевизор. Через пять дней почувствуешь себя возродившимся, а через две недели изголодаешься по работе, можешь мне гюверить.
По работе он пока не изголодался, а другим человеком себя уже почувствовал. Пугало только полное безразличие к женскому полу. Но и это, надо полагать, временно. Жизнь ведь продолжается. Вчера утром на пляже он полгода ушла из жизни мама, просто угасла, хотя была совсем не старой. На ее похоронах Сашка, старый друг, утешил:
– Ну все, Михалыч, отстрелялся. Бог любит троицу. Теперь начинай жить… План по потерям выполнен и даже перевыполнен.
Некоторый цинизм этого утешения его не покоробил, в нем был здравый смысл и надежда на лучшее. А Люська, жена двоюродного брата, посоветовала:
– Уезжай из Москвы, куда-нибудь очень далеко, где ты еще не был, хорошо бы к морю, и так, чтобы вокруг все новое, а лучше всего на Тенерифе! Это остров в океане, голову продует океанским ветром, душу тоже… Не волнуйся, я там хорошо все знаю, ты только дай мне паспорт и бабки…
В первый момент ему показалось кощунством ехать на курорт, но Люська была настойчива, а у него не было сил с ней бороться, да и уехать из Москвы, от дружеских соболезнований хотелось. Так почему бы не на Тенерифе? И вот он здесь всего три дня, а ему уже легче. Океанский ветер и вправду прочищает мозги и душу. И главное, он начал спать. Свалившись после семичасового перелета, заснул и проснулся утром. Посмотрел на часы, семь утра, а за окнами еще совсем темно, он перевернулся на другой бок и снова уснул на час. В восемь еще едва светало. Вскочив с постели он вдруг ощутил забытую бодрость. В зале гостиничного ресторана, где в потолке была большая дыра для росших прямо из земли пальм, он поймал на себе заинтересованный взгляд двух дам в мини-топиках на макси-бюстах, улыбнулся им и вдруг почувствовал облегчение оттого, что не должен быть здесь скорбным. Никто его не знает, никому нет до него дела, никто не будет подбадривать улыбкой, за которой читалось: да, не повезло, парень, но бывает ведь и хуже… Люська, вручая ему документы, сказала:
– Я выбрала хороший, но вполне демократичный отель. Ваши тусовщики туда не ездят, там удобно, но не круто и очень близко до пляжа. И еще совет, Илюха: не бери с собой ноутбук и не включай там телевизор. Через пять дней почувствуешь себя возродившимся, а через две недели изголодаешься по работе, можешь мне поверить.
По работе он пока не изголодался, а другим человеком себя уже почувствовал. Пугало только полное безразличие к женскому полу. Но и это, надо полагать, временно. Жизнь ведь продолжается. Вчера утром на пляже он познакомился с немолодым, но весьма бодрым соотечественником, тот оказался приветливым, говорливым, они даже нашли несколько общих знакомых, хотя Илья так и не понял, чем новый знакомец занимается. Впрочем, большого значения это не имело, тем более что тот предпочитал говорить сам, почти не требуя ответов. Звали его Вячеслав Анатольевич, он жил в другом отеле и был буквально помешан на здешних красотах.