– Я все еще не понимаю, кто и почему хотел Вас убить.
– Знаете, – он комично дернул себя за мочку уха, – я тоже не понимаю. Но догадаться несложно. Дело в том, что я… Не знаю, как Вам объяснить… Ну, допустим, гипнотизер.
– Ага!
– Да. Очень сильный гипнотизер. К таким как я Инквизиция относится очень… плохо. Просто ужасно относится, я бы сказал. Почти как к демонам, а то и хуже.
– Так в Вас стреляли инквизиторы?
– Да.
– Виктор, Вы чего-то не договариваете.
– Это не от недоверия к Вам, поверьте. Я просто хочу Вас защитить от возможных последствий… ай! Вот черт!
– Да что у Вас с ногой? Вас ранили?
– Я…
– А ну-ка быстро садитесь на кушетку! – она решительно встала.
– Ну…
– Никаких «ну»! Шагом марш!
– Слушаюсь… Ах ты, зараза, как же больно!
Он доковылял до кушетки и сел, вытянув ногу. Марина заметила, что правая штанина Виктора порвана, а маленькие темно-коричневые пятна вокруг дыры – ни разу не засохший яблочный сок.
– Закатывайте штанину! Давайте, давайте! А то позову лекаря!
– Не надо лекаря… Ой!
– Ого! Это Вы накладывали повязку? Ну и ну… Это что – галстук?
– Это был хороший галстук.
– А повязка – ужасная! – Марина принялась развязывать уродливый узел, твердый от запекшейся крови. – И не скулите! Это надо снять как можно быстрее… Вы промыли рану?
– Угу. Коньяком…
– Ну, хоть что-то… Ого!
Нога Виктора на пару пальцев выше ступни и почти до колена являла собой, казалось, одну сплошную рану. Опухоль была сильной: кожа под кровавой коркой натянулась и блестела. Виктор побледнел и сжал зубы.
– Это надо промыть. Я сейчас. – Она ушла на кухню и вскоре вернулась с большой миской теплой воды и полотенцем.
– А пинцет зачем?
– У Вас в ране, похоже, пуля. Ее надо достать.
Виктор побледнел еще больше и сглотнул застрявший в горле ком.
…Марина родилась уже после того, как Их Величества Польсий Второй и Тузик Пятый ввели в женских гимназиях обязательный курс «Гражданской обороны». От девушек не требовалось метать бомбы на дальность, ездить верхом или сдавать нормативы по фехтованию. Зато их учили готовить, оказывать первую помощь и стрелять в цель из винтовки. Поэтому Марина хорошо знала, что нужно делать. Крови она сроду не боялась.
– Не напрягайте ногу, – скомандовала она, – и не сгибайте ее в колене. А то кровотечение будет еще сильнее.
– Ваша кушетка…
– Ничего с ней не будет, у меня есть алхимический пятновыводитель.
– Ай, черт, зараза, да что же это… Марина, это я не Вам… У-у-у!
– Не дергайтесь… Хм… Это что, пуля?
– Угу.
– Ничего себе калибр!
– Почему Вы так восхищенно смотрите? Вам нравится, когда дырявят людей?.. А, понимаю – романтика… Черт их поймет, этих женщин. Даришь цветы – пошло, в тебя стреляют – романтика…
– Вы опять читаете мои мысли?
– Простите, я не хотел. Больно… Будете шить?
– У Вас воспаление. Рану нужно прочистить и обработать.
– О, не-е-е-ет…
– Больно не будет, поверьте.
– Ну конечно! Вырезать мертвую плоть и мыть спиртом… Ух ты! Как Вы это делаете?!
…Ладони Марины окружило легкое белое сияние, похожее на пар, свитый из сгущенного света. Там где этот свет касался раны Виктора, болезненная краснота исчезала сама собой, а рваная рана рубцевалась на глазах.
Он восхищенно наблюдал за манипуляциями Марины, глядя, как его воспаленная нога приобретает здоровый вид с поистине невероятной скоростью. Восхищенно прищелкнул языком.
– Потрясающе! Вы колдунья?
– Чародейка. Не шевелитесь. Да не дергайтесь Вы, кому говорю!
– Щекотно.
– Вас не поймешь: то ему больно, то щекотно… Уже почти все. К вечеру рана исчезнет, даже шрама не останется. Только не суйте ногу в воду в ближайшие сутки и не прикасайтесь к этому месту ничем металлическим.
– Знаю… Поразительно.
– Да ладно! Будто Вы не бывали у колдунов-целителей!
– Бывал. Не в них дело. Но меня, право, поражаете Вы, Марина. Такое впечатление, что Вы каждый день выхаживаете людей, в которых стреляли из револьвера.
– Вы, кстати, так и не сказали, кто.
– Кто?.. Можете считать, что местные власти.
– Не понимаю.
– Долго рассказывать. И, все-таки, почему…
– Вы мне нравитесь, Виктор.
– О!..
– Вы смешной.
– Ч-ч-черт…
Когда часовые стрелки перевалили за два часа, Марина решила отправиться на прогулку.
– А я тут причем? – Виктор сидел на кушетке, накрывшись пледом.
– Вы пойдете со мной.
– Мне нельзя. Рана…
– Нет там уже никакой раны! Идемте! Посмотрите, какая погода!
– Э-э-э… Вообще-то за мной гоняется ваша городская Инквизиция…
– Рыщет по всему городу? Бросьте!
– Ну…
– Вы сами рассказывали, что на Вас нападали в гостиницах и дорогих ресторациях. Это же ясно: ну где еще в нашем городе можно искать состоятельного интеллигентного аристократа?
– Вы мне льстите.
– Нет, я просто умею сложить два и два. У нас Инквизиция – человек тридцать. И они явно не будут искать Вас в парке.
– Тридцать, сорок – какая разница… Хм… А, нет, не пойду. У меня порваны брюки.
– Вчера это Вас не смущало!
– Было темно. И потом – мне было не до брюк. Я, понимаете ли, почти умирал.
– Ну вот! А сейчас вы отправитесь со мной в салон к Мари Воронцовой и купите себе новые брюки.
– Воронцова? Модистка?
– Она самая. Приятно слышать, что слава Воронцовых гремит по всему Королевству.
– Да я, вообще-то, хотел спросить: что Воронцовы делают в такой глуши… Уй! Подушкой-то за что?!
– Я, вообще-то, люблю этот городишко. Одевайтесь и не канючьте!
– …Вот видите, Виктор, – замечательные брюки!
– И удивительно дешево, прошу заметить. Не то, чтобы меня это сильно волновало, но в столице… Ах, Вы только посмотрите, какие деревья!
– Да, очень красиво.
В городском парке стояла полная тишина. Ветер стих и солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь голые кроны деревьев, казались застывшими в ледяном янтаре перьями золотых ангелов. Они медленно шли по узкой тропинке, петлявшей среди невероятного размера сугробов, и болтали о всякой ерунде. Виктор заметно ожил и повеселел; похоже, гнетущие мысли, не дававшие ему покоя, временно отступили на второй план.
– Мне здесь нравится, – Виктор улыбался. – Совсем не похоже на столицу. Да и у нас в Зеленом Посаде не так. День и ночь шум, гам, все куда-то бегут, кругом паровые экипажи, заводные ландо, паровые шагатели, паровые прыгатели, еще черт знает что паровое… О, скамейка!
Одна из парковых скамеек была очищена от снега; рядом на белом боку сугроба кто-то нарисовал пробитое стрелой сердце.
– Присядем?
– Так холодно же, – Марина зябко повела плечами.
– Холодно, – согласился Виктор. – А мы все равно присядем.
Присели. Он поднял с земли сухую ветку и несколькими небрежными штрихами нарисовал под сердцем на сугробе женский профиль. Получилось красиво – Марина невольно залюбовалась уверенными движениями Виктора. «Вивальди», подумала она. «Звучная фамилия».
– Вы говорили, что Вы – гипнотизер, так?
– Не совсем, – он отрицательно покачал головой. – То есть, да, но не совсем… Черт, не знаю, как объяснить. Это колдовство, но не такое, как, скажем, у магистров Коллегии, или у Вас.
– Я чародейка, не забывайте. Профан.
– Я еще больший профан чем Вы, поверьте. Совершенно не разбираюсь в колдовстве. У меня… э-э-э… талант.
– Лазить в чужие мысли? Заставлять людей делать глупости?
– Не только. Но Вы правы в том, что пользоваться им открыто я не могу. Это запрещено.
– Кем запрещено?
– Инквизицией. Слыхали о Черном Эдикте?
– Нет.
– Это что-то вроде карманной шпаргалки для инквизиторов. Там написано, кто есть первейшие враги рода людского – в подробностях и даже, кажется, с картинками. Такие как я, Марина, этот список возглавляют.
– Что-то Вы не похожи на жуткого монстра. Скорее, даже, наоборот.