========== prologue ==========
Я жду, наблюдая за светящимися цифрами на моем маленьком девчачьем будильнике. В доме тихо уже с двенадцати часов. Я закрываю глаза и напряженно пытаюсь вслушаться в голоса, но слышу только доносящийся сквозь стену храп моего отца. Как бы мне ни хотелось бежать вниз, я должна дождаться, пока они уснут. Нельзя, чтобы меня поймали. Свежие синяки на ногах всё ещё болят с тех пор, как они в последний раз нашли меня за пределами комнаты после отбоя.
Я жду ещё две минуты, просто чтобы убедиться.
Живот гудит, как будто внутри жужжит сотня июньских жуков. Я отгрызла уже все ногти. Покусываю и выдергиваю кожу. Солёная кровь попадает мне на язык, босая нога тихо постукивает по деревянному полу.
Моргая в темноте, я вижу, как переворачивается ещё одна цифра. Время движется слишком медленно. Мне нужно спешить. Я знаю, что он ждет меня. Он нуждается во мне в такие ночи — ночи, когда к нему ходят гости.
Мои родители говорят, что приемные дети — плохие, и поэтому он должен жить в подвале. Мы учимся на дому, и моя мама никогда не выпускает его; она только приносит ему несколько книг для чтения. Я потихоньку подсовывала ему вещи под дверью. Я хочу дружить с ним, но мама и папа говорят, что он плохой.
Ещё одна цифра переворачивается.
Я вскакиваю с кровати и крадучись пробираюсь через спальню в коридор. О нет. Нужно принести ему что-нибудь. Я возвращаюсь в свою комнату и беру мягкую игрушку, светло-коричневого медведя, одетого в синюю футболку с надписью «Лас-Вегас». Он мягкий и маленький, так что легко проскользнет в щель под дверью.
Прокрадываясь на цыпочках обратно в коридор, я останавливаюсь у спальни мамы и папы и прижимаюсь ухом к холодной деревянной двери. Они уже спят.
Я стараюсь идти как можно тише. Дерево скрипит под моей ногой. Я замираю и прислушиваюсь. Тишина. Иду дальше. Бегу на кухню.
Я уже слышу его голос.
Я даже не подошла к двери, а уже слышу его.
У меня в груди всё сжимается. Что же такого делают с ним его гости, что он так печален?
Я бегу и падаю на колени у двери. Я прижимаюсь щекой к полу и заглядываю в щель под дверью, но там слишком темно. Его крики эхом отдаются от бетонных стен.
— Ш-ш-ш, всё в порядке. Я здесь, — мой шепот исчезает в темноте и теряется в его боли. — Пожалуйста, не плачь.
Только не разбуди их.
От его рвотных звуков у меня сильно болит живот. Я поднимаю руку и поворачиваю ручку двери, как всегда, когда прихожу к нему — она заперта.
Должно быть, он услышал меня, потому что перестал плакать. Я снова опускаю щеку, и маленький огонек, возможно фонарик, движется в темноте.
— Эй, все в порядке. Это я, — я жду, наблюдая, как свет приближается, пока наконец не вижу его.
Его щека падает на пол так же, как и моя, а затем появляется один яркий карий глаз. Белые глазницы покраснели, а кожа вокруг опухла, но всё равно это самый красивый карий цвет, который я когда-либо видела. Темные черные ресницы слиплись от слез, а густые каштановые волосы прилипли ко лбу. У него красный нос и распухшие губы.
— Ты пришла, — его слова хрипят от плача.
— Да, я здесь, — я протягиваю руку через щель, и он быстро хватает её, сильно сжимая своей.
— С тобой всё в порядке?
Его хватка на моей руке крепчает, и он обхватывает другой рукой мои пальцы.
— Уже лучше.
— Я тебе кое-что принесла, — свободной рукой я запихиваю медведя под дверь.
Его глаза падают вниз, и он выпускает одну руку, чтобы схватить медведя.
— Для меня?
— Да, он очень мягкий. Я подумала, что он поможет тебе уснуть.
Он молчит, уставившись на медведя.
— Уснуть… — он сжимает его между своими и моими руками. — Спасибо, Джиа.
Гости, которые заставляют его плакать, приходят всё чаще и чаще. Сначала это были те же самые люди, но теперь появились новые лица. Меня запирают в комнате, пока они здесь, но из окна я вижу, как они выходят из дома. Мама говорит, что это не мое дело, когда я спрашиваю, почему к нему ходят гости, а ко мне нет. Я думаю, что это приходят из опекунства, чтобы проверить его. Может быть, они говорят ему, что он плохой ребенок. Это меня расстраивает.
— Этот человек плохо обращался с тобой?
Его глаза расширяются, он делает глубокий вдох, его губы дрожат. Забавно смотреть, как он плачет. Я мало что знаю о мальчиках, но ведь десятилетние дети не могут быть такими грустными.
— Ш-ш, всё в порядке, — я пытаюсь крепче сжать его руку, чтобы он знал, что я здесь и не собираюсь покидать его, но его хватка так сильна, что мои пальцы не двигаются. — Ты не плохой, ш-ш-ш.
Его плач становится всё громче. Мое сердце бешено колотится.
— Пожалуйста, всё хорошо, — я оборачиваюсь назад из страха, что кто-нибудь из родителей поймает нас. Я не хочу возвращаться в темноту.
— Они проснутся, если мы будем шуметь.
Бывают такие ночи, когда он не может успокоиться, не может нормально дышать. В такие ночи можно успокоить его только одной вещью.
Я начинаю шепотом и пою одну из тех песен, которые знаю наизусть.
— Тихая ночь, — он затихает, его дыхание становится прерывистым, и перестает плакать. Я продолжаю петь, чтобы он снова не сломался. Наконец, мой голос хрипит, а в горле пересыхает, я останавливаюсь.
— Я умру здесь, — его голос был таким тихим, что я не знаю, не померещилось ли мне.
— Не надо так говорить. Если я найду, где они прячут ключ, я бы-
— Нет, — злобно говорит он. — Держись от этого подальше.
Жжение растет в моем животе и движется к щекам.
— Нет… Я не могу оставить это. Ты думаешь, что я просто маленькая девочка и не могу тебе помочь. Ты ошибаешься-
— Дело не в этом. Это… если тебя поймают… — он все крепче сжимает мои руки. — Я не хочу, чтобы они были с тобой. Я не позволю им приблизиться к тебе!
— Тсс, — жар на моих щеках разгорается и переходит в грудь. — Мы с этим разберемся. Но уже поздно.
Мы долго сидим так — не разговаривая, только касаясь друг друга под дверью, и смотрим друг на друга одним глазом. У меня болит плечо, словно на иголках, а рука онемела.
Я зеваю, и мои веки трепещут, закрываясь.
— Тебе надо поспать.
— Споёшь мне?
— Хм… Что ты хочешь, чтобы я спела?
— Что угодно. Хочу просто слушать твой голос.
Я напеваю несколько строк из «Рудольфа красноносого оленя» и пытаюсь держать глаза открытыми. Наконец его карие глаза исчезают под пятнистым розовым веком. Его хватка на моей руке ослабевает. Он заснул.
Я так устала от всех тревог и страхов, что мое тело тает на кафельном полу.
Я не знаю, что с тобой здесь происходит, но обещаю, что всегда буду рядом. Я вытащу тебя отсюда. Ты думаешь, что я не смогу, потому что мне всего восемь лет, но я смогу. Я смогу.
Я вынимаю руку из-под двери и смотрю, чтобы он не проснулся.
Оттолкнувшись, я потягиваюсь и шевелю пальцами. Положив ладонь на единственное, что нас разделяет, на эту дурацкую дверь, я молча обещаю спасти своего сводного брата от того, что причиняет ему боль. Чего бы это ни стоило.
Я целую дверь.
— Я люблю тебя, Джастин.
========== one ==========
Потому что внутри своей скорлупы я тот самый мальчик
У кого никогда не было права голоса
Настоящего себя я прикрою и уничтожу
Чтобы избавиться от самой сильной боли.
— Атаксия
Четырнадцать лет спустя
Джастин
— Джастин, чувак, держи.
Я смотрю как раз вовремя, увидев бутылку, проплывающую в воздухе, и хватаю ее, прежде чем она упадет в грязь.
— Спасибо, старик.
Тэлон плюхается на складной стул рядом со мной. Я открываю крышку на пиве и делаю длинный глоток. Костер мерцает, освещая десяток лиц, стоящих вокруг него. Какие-то знакомые, какие-то нет, но большинство из них — говнюки.
Я не отрываю глаз от огня, но боковым зрением улавливаю несколько новых лиц, которые выглядят так, как будто хотят хорошенько встряхнуться.
— Сколько брёвен Лейн бросил? — он отодвигает свой стул назад, подальше от огня. — Горячо пиздец. Как ты можешь сидеть так близко?