Я сжимаю губы между зубами. Ему больно, он страдает, и это убивает меня. С глубоким стоном он возвращается, не сводя с меня глаз. И, черт возьми, мне трудно выдержать его пристальный взгляд.
— Я мало что помню из своего прошлого. Когда мне было десять лет, меня забрали из приемной семьи, — он говорит быстро, как будто не может дождаться, чтобы освободиться от слов. — И когда я был там, все было как в тумане.
Я натягиваю бесчувственную маску, а мое сердце колотится о ребра.
— У меня бывают вспышки, повторяющиеся сны, — он пожимает плечами и пальцами крутит кольцо на губе. — Члены этой семьи были жестокие. Злые. Кроме одной.
Мой нос и глаза горят от эмоций, которые грозят вырваться наружу. Его сила поразительна, и я не могу не завидовать ему.
— Мой психотерапевт говорит, что какая-то травма из прошлого заперта где-то в моей голове, мучая меня.
Как будто того, что ему пришлось пережить в детстве, было недостаточно, он все еще страдает. Я ожидала этого, но обнадеживающая сторона думала, что, возможно, он уже двигается дальше. Успешная карьера, популярная группа, у него много друзей, он выглядит так, как будто у него все отлично. Но то, что происходит в его голове, является доказательством его прошлого.
Прошлого, которое он не может вспомнить. Прошлого, о существовании которого он даже не подозревает. Прошлого, которое я могу ему вернуть.
— Мне очень жаль. Мне очень жаль, — я кашляю, чтобы избавиться от рыданий, которые рвутся наружу.
— Нет, — он наклоняется вперед и заправляет мне за ухо прядь волос. — В том-то и дело. Вчера я добился большего прогресса, чем за все предыдущие годы, —он улыбается, слегка, но безошибочно. — Благодаря тебе.
Я закрываю лицо руками, не в силах больше сдерживать нахлынувшие эмоции. Я думала, что знакома с самой ужасной болью. Но я ошибалась.
Это еще хуже.
— Эй, Мак, — он стаскивает меня со стула и сажает к себе на колени.
Я сворачиваюсь калачиком, а из груди вырываются рыдания. Он обнимает меня крепче, потирает мне спину и говорит успокаивающие слова, которые я даже не могу расслышать.
Я виню себя за то, что не спасла его, когда у меня был шанс, а сейчас стыжусь за то, что я не могу ничего ему рассказать. Он обнажил свои слабости, впустил меня и никогда не оглядывался назад. А я не могу заставить себя сказать ему правду.
Глупо было думать, что мой приезд в Вегас кому-то пойдет на пользу. Он говорит, что мое присутствие в его жизни помогло, но он говорит не обо мне, не о Джие. Он говорит о Мак.
А Мак — это иллюзия. Ее просто не существует.
Я хочу кричать, ломать и разрушать. Я вонзаю кулаки в глаза, подавляя свое безумное желание. Я уже так далеко зашла. Я не могу сдаться, ведь я уже так близка.
Мак не настоящая — не настоящий номер социального страхования, удостоверение личности, цвет глаз.
Ему нужна фальшивка, а не я.
Я могла бы стать Мак навсегда, законно изменить свое имя и продолжать красить волосы. Это стоило бы того, чтобы быть с Джастином, держать его в неведении о своем прошлом, нашей истории.
Мой плач утихает, когда формируется новый план.
— Почему ты плачешь? — он все еще рисует круги у меня на спине. — Что я такого сказал?
Я вытираю влагу со своих щек.
— Просто ненавижу, когда такое случается с людьми.
— Да, детка, и я тоже, — он слегка прижимает меня к себе. — Но все идет на лад. Я здесь с тобой, держу тебя в своих объятиях, самый большой бой в моей карьере завтра вечером, и ты будешь там. Вот что я пытаюсь тебе сказать, Мак. Я думаю, что если ты будешь рядом со мной, то я смогу сделать всё на свете
Я отодвигаюсь, чтобы увидеть его лицо, и это не похоже на шутку.
— Ты удивительный.
— Я хочу поцеловать тебя, но есть еще одна вещь, которую ты должна знать, прежде чем мы сможем что-либо сделать, — его рука тянется к моей щеке. Он проводит большим пальцем по моей нижней губе.
Я делаю глубокий вдох и киваю.
— Раньше, перед сексом… или вообще после секса, мне становится плохо.
Что? Что!
— Я никогда не делился этим ни с кем другим, но я думаю, что если мы планируем и дальше делать такие интимные вещи, я хочу, чтобы ты знала, если это когда-нибудь случится, это не имеет никакого отношения к тебе.
— Плохо? В смысле?
Он пожимает плечами и опускает глаза.
— Меня тошнит или рвет…
Как в ту первую ночь, когда я поцеловала его на кровати, он вскочил, держась за живот. А вчера вечером, когда мы целовались, он зарылся лицом в мои волосы, и ничего не сказал. Неужели он боролся, чтобы удержать рвоту?
Схватив его пальцами за подбородок, я заставляю его посмотреть мне в глаза.
— Мне все равно. Единственное, что я хочу от тебя — это шанс.
Он смотрит на меня несколько долгих секунд, нахмурив брови, а затем поворачивается, чтобы поцеловать мою ладонь.
— Тогда я даю тебе этот шанс.
У меня получилось. У меня шанс. У меня есть будущее. Надежда на что-то большее, чем та унылая жизнь, которая была у меня до сих пор.
Прошлое можно забыть. Как и Джастин, я могу превратиться в нового человека. Я закрываю глаза и утыкаюсь носом в его шею. Я прощаюсь с Джиа, маленькой девочкой, которая видела больше зла, чем большинство людей видят в своей жизни. Сделав глубокий вдох, я позволяю запаху кожи Джастина смыть старую меня и похоронить ее навсегда. Ее дело сделано.
Я открываю глаза на новую жизнь, ту, которую я выбираю.
Мою жизнь с Джастином.
Мою жизнь в роли Мак.
========== twelve ==========
Битвы бушуют в этой войне за мою душу
Что если я перестану сражаться?
Что, если я наконец отпущу тебя?
— Атаксия
Джастин
Она приняла каждый дюйм моих странностей, и даже не дернулась. Я уже начал сомневаться, слышала ли она меня вообще, но когда она не выдержала, я понял, что услышала.
Она плакала из-за меня.
И вовсе не потому, что ей был противен мужчина, которого тошнило после секса. Она свернулась калачиком у меня на коленях, всхлипывая, как будто это было лучшее и единственное место, где она хотела быть.
Я никогда не был чьим-то утешением. Мне это нравится. Мне нравится быть таким для нее.
Я хочу защитить ее, уберечь от всего и вся, но есть и еще кое-что: эгоистическое стремление обладать ею и заявлять на нее свои права, желая избить любого, кто попытается ее забрать.
Ее скрюченное тело дрожит, прижимаясь ко мне.
— Тебе холодно?
— Нет, — она шмыгает носом и рисует узор татуировок на моем предплечье. — По-моему, так сильно я не плакала с тех пор, как мне было десять лет.
— На что это было похоже?
— В смысле?
— Каково быть десятилетним ребенком?
— Не смешно, — она откидывает голову назад и сердито смотрит на меня.
Она права. Это дерьмовая шутка, но я пытаюсь поднять настроение. Я с улыбкой целую ее в макушку. Она еще сильнее прижимается ко мне.
— Может, нам лучше перебраться на диван или еще куда-нибудь?
— Фу, — она съеживается. — Только не на диван.
— Почему? Что с ним не так?
Наконец ее тело сотрясается от смеха; этот звук снимает напряжение в моих мышцах.
— Тебе лучше этого не знать.
— Значит, в твою комнату, — призрак тошноты прокатывается по моему кишечнику.
Долгий вздох срывается с ее губ, и ее тело расслабляется.
Я должен быть дома, немного поспать, но я знаю, что буду только лежать и думать о ней.
— Ты уже поела? — говорю я ей прямо в макушку.
— Суп.
— Ты готова лечь спать?
Она откидывает голову назад, чтобы посмотреть на меня, ее брови сдвинуты вместе.
— Ты останешься здесь на ночь? Я имею в виду, ты сможешь?
— Даже не знаю. Я никогда не пробовал этого раньше, но, как и все мои первые шаги, я хотел бы попробовать это с тобой, — я чертовски стараюсь быть честным, но черт возьми, я чувствую себя ужасно.
Она заслуживает правды, независимо от того, насколько неудобно мне об этом говорить.
— Мне бы тоже этого хотелось, — она слезает с моих колен, и отпустить ее почти невозможно.