Мать ставит на стол сырное суфле, и это лениво оседающее суфле — будто отражение каждого из нас.
В сплошном тумане засветился маячок: позвонил Жюльен, — как же давно я его не слышал! Он назначил мне свидание, не сказав больше ни слова, но стоило ему показаться в дверях бара, и я сразу понял — все в порядке. К нему вернулось умиротворенное выражение лица, характерное для самых счастливых дней, и я порадовался за друга. Порадовался, но, естественно, его умиротворенность вогнала меня в легкую депрессию: немыслимо же, ясное дело, так легко задавить миллионы лет существования человеческой природы несколькими иудео-христианскими заповедями.
Но вот Жюльен приближается к столику, за которым я его жду, и сияние на его лице по мере приближения угасает. К тому времени как он оказывается рядом со мной, радостная физиономия моего лучшего друга совсем уже превратилась в тревожную, а пожимая мне руку, он становится похож на врача, получившего результаты анализов.
— Ну-ка говори напрямик, что у тебя случилось! Выглядишь паршиво — похоже, что-то не в порядке. Да?
— Нет-нет, все нормально, просто очень плохо спал, зубы замучили…
Я стараюсь улыбнуться, надо же успокоить друга, и Жюльен действительно успокаивается, видно, как напряжение уходит. Он садится, мы заказываем кофе и молча закуриваем. Так же, как и я сам, Жюльен не знает, с чего начать разговор. Посмотрел бы кто на нас со стороны, мог бы подумать, что эти два недотепы не виделись долгие годы.
— Слушай, надо заняться зубами-то: это не шутки, это серьезно, многие жизненно важные центры организма зависят от состояния зубов…
Фальстарт! Возвращаемся к исходной черте. Не придумаешь более стыдной и неловкой ситуации, чем встреча мужчин после разлуки. Завидую тем, кто умеет пользоваться штампами вроде похлопывания друг друга по спине, чокания кружками с пивом или шуток по поводу женитьбы.
— Ну а пьеса твоя — как, продвигается?
— Знаешь, сейчас не слишком, малость застопорилось все… Проблемы с актрисой, которой пришлось внезапно уехать, что-то там в контракте напутали, короче, возникли некоторые трудности, и они тормозят проект…
Впервые мне кажется, будто я не вру, говоря о мнимой своей пьесе!
— А-а-а, вот почему ты так скверно выглядишь!
— Наверное… Зато ты, похоже, в полном порядке.
— Да, сейчас все куда лучше, чем во время нашей последней с тобой встречи… Надо тебе объяснить — прежде всего насчет этого пресловутого Анри… Я с самого начала двинулся не в том направлении, да и тебя увлек туда же… (Он умолкает и высыпает из пакетика сахар в кофе с таким видом, словно именно в этом черпает для себя вдохновение.) Забавно, конечно, но тип, которого я принял за своего соперника, тайного возлюбленного Клер и бог знает кого, на самом деле — старинный друг ее отца… Ты же знаешь, что Клер очень рано потеряла отца — ей едва три года исполнилось… Она всегда старалась, насколько возможно, не касаться своего прошлого, она, защищаясь, старалась стать равнодушной к этому человеку, она боялась погружаться в воспоминания, которые заставили бы ее страдать… Ну а потом пришло время, когда ей захотелось узнать побольше о своих корнях… Предельно сдержанные отношения, которые сложились у нее с матерью, вынудили мою девочку обратиться к лучшему другу отца, он-то наверняка мог бы многое рассказать ей… И она решила ему позвонить, ничего пока мне не говоря… Понимаешь, Клер нужно было сначала самой пройти по этой дороге к истокам, она опасалась любого влияния, любого стороннего суждения, ей требовалось только слушать — оценивая максимально объективно — рассказы этого человека, который, как она говорит, очень серьезно отнесся к их встречам… Для него они стали тоже своего рода терапией, его личной войной со временем…
Точку он обозначает глотком кофе.
Мне становится как-то муторно. И есть с чего: кому он рассчитывал навешать лапши на уши? Я вспомнил сцену в баре, то, как они смотрели друг на друга, как сплетали руки, как улыбались — почти сладострастно… — и это старый друг отца? Вздор! Кто кому врет? Кто чья жертва? Лучше бы все-таки это Жюльен пытался обвести меня вокруг пальца: на самом деле Клер во всем ему призналась, но дурацкое мужское самолюбие не позволяет моему другу рассказать все как есть. Мне слишком трудно представить себе, что он из любви к женщине согласился проглотить такую чушь.