Он, не переставая мести, поднимает на меня глаза.
— Какого еще начальства?
— Ну-у-у… Я хорошо знаком с одним из ваших коллег, он тоже подметает, я свой…
Тут я ему подмигиваю. Приветливо так. А он в ответ осматривает меня с ног до головы с совершенно идиотским видом. Притворяется, что ни фига не понял. Что ж, естественно: он ждет от меня более надежного подтверждения, что я свой.
— Понимаете, я клиент. И знаю, что вы только притворяетесь, всего лишь делаете вид, что метете мостовую. (Снова ему подмигиваю.)
— Вы что — с приветом? А ну-ка валите отсюда, пока я не залепил вам как следует! Увидите, как я притворяюсь!
— Что-то ты паршиво выглядишь… Надеюсь, тебя не унесет смертельная болезнь до того, как вернешь мне бабки?
— Нет-нет, что вы, все в порядке. Просто я плохо спал: всю ночь зубами маялся…
— Ой, только не надо заливать! Зубами он маялся!.. Ага, конечно, а мои морщины — отпечаток подушки!.. Сделай одолжение, не держи меня за идиота! Говори, что с тобой стряслось.
— Таня меня бросила и ушла к другому. К некоему Лорану Бонне.
Бувье как-то странно на меня смотрит, одна его бровь ненормально высоко поднята — такой рекорд стоило бы занести в Книгу Гиннесса.
— Слушай, повтори-ка мне это еще раз и спокойно, а то ушам своим не верю! Таня тебя бросила и ушла к другому? Таня? Девушка по найму? Я сплю… я сплю, мне все это снится… Спустись-ка на землю, дурачок!
Ты не заплатил, и они аннулировали твой заказ. Вот и всех делов. Нам же ни к чему синдром Фигурека, правда, малыш? Ну и пойми тогда: она служащая, твоя Таня, слу-жа-ща-я! Она приходит, отрабатывает свои часы и уходит, как уборщица в общественном туалете, ясно? Никакой разницы. Эта девица тебе не любовница, не невеста и даже не подружка.
— Но вы же ничего не знаете! У нас с Таней были личные отношения, и ее профессия тут вообще ни при чем. Было много такого, о чем я вам никогда не рассказывал. Ну, например, вы же не знали, что Таня каждый вечер ужинала у меня дома?
— Помимо контракта?
— Помимо контракта!
Он искоса на меня смотрит, похлопывая указательным пальцем по ноздре.
К нам подходит официант в новом галстуке-бабочке, которым он явно гордится. И еще одна приятная новость: уже несколько дней нам дают по меню каждому. Получаем каждый свое — и начинаем выбирать из единственного имеющегося в меню блюда. Текст печатный, но выглядит как рукописный — все совсем как в девятнадцатом веке, даже при том, что в слове «чечевица» не хватает одного «е». Официант со всегдашним тщанием записывает заказ, отбирает у нас меню и удаляется. Походка у него какая-то странная: отчасти женская, отчасти как у золотистого дроида-секретаря из «Звездных войн».
— Ага, значит, ничего особо оригинального, обычная любовная интрижка, Фигурек тут ни при чем.
— Да, только она ушла, не оставив адреса, и единственное средство ее найти — обратиться в Фигурек… Но раз я не выплатил долга, я не имею права делать заказы…
— Ммм… но она-то знает, где ты живешь, верно? Ну так, если бы она хотела тебя видеть, она бы… Знаешь, малыш, на твоем месте я бы поставил на этом крест.
Каждый день: старушка покупает батон, оплачивает покупку, кладет хлеб в сумку, где его уже ожидает кусочек вареного окорока, затем, не отходя от прилавка, чуть смещается влево. Там она приступает к обзору печати, и ни один покупатель не упускает возможности поучаствовать в этом своим комментарием, положить свой камень в постройку. Старушка стоит без движения примерно час — времени как раз хватает для того, чтобы все темы, связанные с жизнью общества, оказались затронуты.
Я подхожу.
— Фигурек?
Каждый день: полицейский торчит на перекрестке, прямо скажем, не самом оживленном перекрестке, где водителям и так все совершенно ясно. Этот парень топчется на тротуаре, нахмурив брови, записывает что-то в блокнот, регулярно с кем-то общается по радио, а каждые пять минут выскакивает на шоссе и с помощью каких-то хореографических па велит проезжать той или иной машине, водитель которой вряд ли его замечает, как и прочие, более чем успешно справляющиеся со своим делом.
Я подхожу.
— Фигурек?
Каждый день: на одном из окошек почты вывешивается табличка «Окно временно закрыто». За окошком виден человек лет пятидесяти, совершенно лысый, в толстых очках. Он заполняет бланки. Время от времени он что-то подсчитывает на стареньком калькуляторе. Заполнив четыре бланка, он встает, идет к большому красному пластмассовому ящику и кладет туда эти четыре бланка (другой лысый пятидесятилетний человек в толстых очках то и дело подходит к этому красному ящику и всё из него вынимает.) Табличку с окна почты не убирают в течение всего рабочего дня.