— У меня была жизнь, — резко ответила я. — Я была… — Счастлива? Мне не удалось заставить свои губы сформировать это слово. — У меня всё было в порядке.
— Когда я оставила тебя там, — произнесла Айви, — три года назад, когда я оставила тебя с дедушкой, я считала, что поступаю правильно. Ради тебя.
Тогда зачем ты вообще пригласила меня жить с тобой? Я не стала произносить эти слова вслух.
Когда мне было тринадцать, я пыталась спросить у неё, почему. Я звонила, но она не поднимала трубку. Я звонила снова и снова, но она не отвечала. Месяцем позже она позвонила, чтобы пожелать мне счастливого дня рождения, словно ничего и не случилось.
После этого я перестала звонить ей и задавать вопросы.
Сидящая напротив меня Айви принялась намазывать на булочку густые топленые сливки.
— Чего ты хочешь, Тэсс?
— Уж точно не чая и булочек, — пробормотала я. — В этом я чертовски уверена.
Пожилая дама за соседним столиком сердито взглянула на меня. Я опустила взгляд на кружевную скатерть.
— Я не спрашивала о том, чего ты не хочешь, — сообщила мне Айви. — Я спросила, чего ты хочешь. Не воспринимай это, как задушевный разговор. Считай это переговорами. Я хочу дать нам шанс договориться, — голос Айви не изменился — ни его громкость, ни его тон. — Скажи, чего ты хочешь, и я посмотрю, что смогу сделать.
Я хотела вернуться домой. Хотела, чтобы домой вернулся дедушка. Но даже великая Айви Кендрик не могла повернуть часы вспять. Она не могла излечить его.
— Есть новости от врачей? — мой голос показался мне иступленным.
— Сегодня утром они связались со мной, — Айви поставила чашку на стол. — Он страдает от когнитивного нарушения, дезориентации, перепадов настроения.
Я вспомнила о том, как дедушка кричал и требовал рассказать о том, что я сделала с его женой.
— У него бывают хорошие дни, — сказала я Айви.
Она ответила ласково.
— Их будет становиться всё меньше, а приходить они будут всё реже. Есть несколько вариантов лечения. Один из них — клиническое исследование лекарственных препаратов.
— Я хочу поговорить с врачами, — я сглотнула ком в горле. — Хочу, чтобы они рассказали мне о вариантах. А ещё я хочу поговорить с дедушкой.
Я пыталась дозвониться до него, но пока что мои попытки заканчивались неудачами.
— Я достану тебе личный номер его врача, — пообещала Айви. — Хочешь чего-то ещё? — она сделала паузу. — Для себя?
Я не ответила.
— Я хочу, чтобы ты дала себе шанс быть счастливой, вне зависимости от того, как сильно ты на меня злишься, — Айви подалась вперед. — Чего ты хочешь?
Она не прекратит спрашивать, пока я не отвечу. Я сжала зубы.
— Больше никаких чаепитий.
Айви и глазом не повела.
— Хорошо. Что ещё?
Она хотела переговоров. Чудно. Я посмотрела ей в глаза.
— Хочу машину.
Айви моргнула. Затем она моргнула ещё раз.
— Машину?
— Не важно, пусть она будет поддержанной, — сказала я. — Пусть она будет чужой или едва рабочей. Хочу иметь собственный транспорт.
Мне не нравилось зависеть от других людей. Я должна была знать, что если понадобится, то смогу позаботиться о себе.
— Водить в округе Колумбия — не то же самое, что водить в Монтане, — сказала мне Айви.
— Я научусь, — мои слова прозвучали на удивление громко. На какой-то миг мне показалось, что я повысила голос. Затем я осознала, что говорю с той же громкостью, что и прежде; а вот остальная часть ресторанчика изменилась. Затихла.
Я взглянула направо. Сидевшие рядом с нами пожилые женщины исчезли. Как и женщины за соседним столиком, девушки из женской общины с другой стороны, мать с тремя маленькими девочками… Все они пропали.
Не считая нас ресторан пустовал.
Айви приняла во внимание тишину, пустующие стулья и вздохнула. Затем она поднесла чашку к губам и, выжидая, сделала ещё один глоток.
Чего она ждала?
Задняя дверь ресторана открылась. В комнату шагнул мужчина в костюме. В его ухе красовался наушник, а на боку висел пистолет.
— Марк, — поздоровалась с ним Айви.
Он кивнул ей, но не произнес ни слова. Через какой-то миг в комнату зашла женщина. Ей было немного за пятьдесят, но она выглядела как минимум на десять лет младше. Её светлые, лишь слегка поседевшие с возрастом волосы идеальными кудрями обрамляли её лицо в форме сердца. Она носила тёмно-синий с такой уверенностью, словно сама изобрела этот цвет.