− Смотри! Идет! − сказал Харлоу, и они умолкли, поспешно принявшись за работу. Скряга некоторое время молча наблюдал за ними, потом вышел из дома. Они осторожно подошли к окну выходящей в палисадник комнаты и осторожно выглянули. Хантер стоял возле одной из траншей и угрюмо наблюдал, как Банди и его товарищи укладывают трубы. Затем, к их удивлению и облегчению, он повернулся и вышел за ворота. Только мелькнули колеса его велосипеда.
Расправу, вероятно, отложили до следующей недели. Такой удачи трудно было ожидать.
− Может быть, он оставил какие-то указания Крассу, так надо у него узнать, − высказал предположение Истон. − Сомнительно, но все-таки возможно.
− Что ж, пойду спрошу у него, − решился Харлоу. − Лучше уж знать самое плохое сразу.
Через несколько минут он вернулся и сообщил, что Хантер никого не увольняет, потому что хочет к будущей неделе закончить все работы, кроме внутренних.
Рабочие выслушали это сообщение со смешанным чувством. Хотя на этот раз все обошлось, но нет уверенности, что в следующую субботу, а то и раньше их всех не уволят. Если бы сегодня уволили нескольких человек, остальные чувствовали бы себя несравненно легче. И все же их главным чувством было облегчение. В настоящую минуту опасность им не угрожает. К тому же сегодня суббота, день получки, − это обстоятельство тоже помогло поднять настроение. Все были твердо уверены, что Скряга больше не вернется, и, когда Харлоу затянул любимую старинную песню «Работай! Ночь близка!», все рабочие в доме подхватили припев:
Работай, работай ты С утра и до темноты.
Работай, работай ты,
Когда расцветают цветы,
И когда в росе все кусты,
И в холод, и в зной, и в дождь,
Ведь для тебя наступает ночь,
Когда кончаешь работу ты.[11]
Когда песню допели до конца, кто-то, подражая жалобному голосу уличного певца, затянул: «О, где сейчас мой блудный сын?» Потом Харлоу, у которого каким-то чудом уцелел один пенс, вытащил из кармана монетку и бросил на пол. «Спасибо вам, добрая леди». Тут обнаружилось одно необычное обстоятельство. Несмотря на то, что была уже суббота, у некоторых завалялись в кармане пенсы и полупенсы! В конце каждого куплета, следуя примеру Харлоу, кто-нибудь бросал на пол монету. При этом каждый раз раздавались возгласы: «Спасибо вам, добрая леди», «Спасибо, сэр», «Благослови вас бог», − и взрывы хохота.
За «Блудным сыном» последовало попурри из известных песенок, включающее «Прощай, мой колокольчик», «Цветочек и пчела», «Вот, попались в руки мне» и «Церковный праздник». Все это сопровождалось подвываниями, свистом, малопристойными выкриками и мяуканьем.
Когда шум достиг апогея, вошел Красс.
− Эй, − крикнул он. − Бога ради потише! Вдруг Нимрод вернется!
− Сегодня он здесь больше не появится, − беззаботно отвечал Харлоу.
− А если даже и придет, черт с ним, − крикнул Истон. − Наплевать на него.
− Ну, как знать. А потом, Раштон или Светер тоже могут заглянуть сюда, если им вздумается.
И Красс вернулся в кладовку, а рабочие опять замолкли.
Без десяти час они кончили работу, положили инструменты и заперли дом. По пути в контору надо было вынести во двор несколько пустых посудин, и Красс распределил их между рабочими, но так, чтобы самому не нести ничего. Вслед за этим, перебрасываясь шутками, все направились в контору за получкой. Харлоу и Истон изо всех сил потешали компанию. Если им встречалась молодая женщина, они многозначительно покашливали и громко отпускали шуточки на счет ее наружности. Если девушка улыбалась, каждый из двоих начинал уверять, что это он «заметил ее первый», если же она была недовольна, они утверждали, что она злющая как ведьма и налакалась уксуса. На каждом шагу они посылали воздушные поцелуи горничным, которые выглядывали из окон. В ответ некоторые смеялись, другие сердились, но и то, и другое в равной степени забавляло Красса и компанию. Они напоминали гурьбу мальчишек, только что отпущенных из школы.
Читатель, должно быть, помнит, что в конторе Раштона имелся черный ход: дверь с прорезанным в ней маленьким окошком с полочкой. Рабочие, толпившиеся на тротуаре и на мостовой перед закрытой дверью, получали через это окошко деньги. Так как над дверью не было навеса, случалось, что в дождливую погоду, дожидаясь своей очереди, они промокали до нитки. В некоторых фирмах людей вызывали по фамилиям и производили выплату по старшинству или в зависимости от разряда. Здесь не придерживались такой системы. Первым получал деньги тот, кто первый подходил к окошку. В результате пространство перед этим окошком становилось ареной своего рода «борьбы за существование» в миниатюре. Люди оттесняли, отталкивали друг друга, словно от того, получат ли они деньги чуть раньше, зависела их жизнь.