Но предположим, что физическая смерть − это еще не конец. Предположим, что существует бог. Если он есть, мы имеем основания полагать, что Существо, сотворившее такой мир, как наш, и способное с жестоким безразличием взирать на муки своих творений, может придумать и сотворить и другой мир: Ад, в который верят почти все люди.
Был декабрь, но вечер выдался мягкий и безоблачный. Полная луна заливала город серебряным светом, и на чистом небе бриллиантами сверкали мириады звезд.
Обратив взгляд в бездонную глубь Вселенной, Оуэн подумал, кто же сотворил все это и правит здесь, какое Существо, какая Сила? Если задуматься о происхождении Вселенной, общепринятая христианская религия просто абсурд. Но и все другие возможные гипотезы в конечном итоге также не выдерживают критики и нелепы. Поверить, что Вселенная существовала вечно и бесцельно, вне всякого сомнения, тоже абсурд. В равной степени глупо утверждать, что все это сотворила неизвестно зачем некая извечно существующая Сила. Все это еще больше запутывало дело. И эволюция не лучше. Сама-то по себе она, конечно, существует, но ведь она лишь частность и ничего не объясняет. Эволюция, предполагая беспричинное происхождение частиц материи, не дает ответа на самый главный, основной вопрос. Ответа на этот вопрос не существует, потому что ответить на него невозможно. В том, что касается этой проблемы, человек лишь
Дитя, кричащее в ночи,
Чтоб солнца увидать лучи.
Из слов родного языка
Лишь слезы знает он пока[12].
Но логики ему все равно не хватало, ибо если человек не способен сам объяснить тайну, то почему он должен верить необоснованным догмам, предложенными кем-то другим.
Но хотя Оуэн и рассуждал таким образом, ему все-таки хотелось во что-то верить, иметь надежду на будущее, которое воздаст людям за горести сегодняшнего дня.
Вообще-то, думал он, как было бы хорошо, если бы сбылись обещания христианской религии и после всех несчастий наступало бы вечное неизъяснимое блаженство. Будь это правда, все остальное не имело бы значения. Сколь маловажным и ничтожным казалось бы все самое страшное, с чем нам приходится сталкиваться, если бы мы знали, что эта жизнь − лишь краткое путешествие, за которым следует вечное блаженство. Но ведь по-настоящему никто в это не верит, что же касается тех, кто притворяется верующим, их образ жизни доказывает, что они обманщики. Их жадность и бесчеловечность, их неукротимое стремление заграбастать все, что можно, на этом свете − убедительное доказательство их лицемерия и неверия.
− Папа, − сказал вдруг Фрэнки, − пойдем послушаем, что говорит этот человек.
Он показал на группу людей, стоящих по другую сторону улицы, на перекрестке. Они собрались вокруг высокого шеста, на котором был укреплен большой фонарь. Шест поддерживал один из слушателей. Внутри фонаря горел яркий свет, и на одной из его стенок, на белом матовом стекле, виднелись четкие печатные буквы, которые можно было различить даже на таком расстоянии:
«НЕ ЗАБЛУЖДАЙСЯ: БОГА ОБМАНУТЬ НЕЛЬЗЯ!»
Человек, голос которого привлек внимание Фрэнки, читал псалом:
Иисус мне явственно сказал:
«Вот дар моей любви.
Вода живая пред тобой.
Склонись, испей, живи».
Склонясь к Иисусу, я испил
Живительной струи.
И жажды нет, и ожил дух,
И я живу в любви.
Человек, читавший этот псалом, был высоким, худым. Одежда свободно болталась на его костлявой, с покатыми плечами фигуре. Его длинные, тощие ноги, на которых некрасивыми складками висели мешковатые брюки, привлекали к себе внимание вывернутыми внутрь коленями и колоссальными плоскими стопами. Руки у него были очень длинные даже для такого высокого человека, а огромные худые кисти были бугристыми и узловатыми. Несмотря на то, что было холодно, он снял котелок, обнажив высокий узкий плоский лоб. Большой мясистый нос, похожий на ястребиный клюв, вниз от ноздрей идут глубокие складки, исчезающие в обвислых усах, которые, когда он молчал, скрывали его рот, а теперь, когда он горячо выкрикивал слова псалма, бросались в глаза непомерной длиною. У него был тяжелый, сильно вытянутый подбородок, бледно-голубые, очень маленькие, близко посаженные глаза, редкие, белесые, почти невидимые брови, разделенные глубокой вертикальной морщиной. Голова его, покрытая густыми жесткими волосами, была крупной, особенно в затылочной части, уши маленькие, плотно прижатые к черепу. Если бы кому-нибудь вздумалось его нарисовать, выяснилось бы, что очертания его лица имеют сходство с крышкой гроба.