Все боялись. Все знали, что получить работу в другой фирме почти невозможно. Все знали также, что этот человек наделен властью лишить их средств к существованию, властью вырвать из рук их детей последний кусок хлеба.
Оуэн, слушая Хантера с лестничной площадки, испытывал непреодолимое желание одной рукой схватить его за горло, а другой − заехать по физиономии.
Но что будет потом?
А потом его отправят в тюрьму или в лучшем случае он лишится работы и будет голодать вместе со всей своей семьей. Поэтому он только стиснул зубы, выругался и стукнул по стене кулаком. Раз! Еще раз! И еще раз!
Эх, если бы не семья!
Он размечтался.
Вначале левой рукой схватить Хантера за ворот, стиснуть пальцами горло, прижать к стене, а правым кулаком − по морде! по морде! по морде! − пока вся она не превратится в кровавое месиво.
Но что будет тогда с его семьей? Нет, надо взять себя в руки, призвать на помощь всю свою выдержку и терпеть. Обессиленный и бледный, тяжело дыша, Оуэн прислонился к стене.
А Скряга все ходил взад и вперед, вверх и вниз по дому. Вот он остановился возле Сокинза, который красил черную лестницу. Старая краска была грязная и облезлая, но Скряга приказал ее не счищать.
− Протрешь немного и закрасишь, − сказал он.
Когда Красс готовил краску, он добавил в нее большое количество сиккатива. В результате краска плохо ложилась и лестницу нужно было покрывать дважды. Обнаружив это, Хантер пришел в ярость. Он считал, что одного слоя достаточно за глаза, и решил, что Сокинз делает это нарочно. Совести нет у этих оглоедов. Дважды красить! А ведь в смете он указал, при всем том, трехслойное покрытие.
− Красс!
− Да, сэр.
− Иди сюда!
− Да, сэр.
Красс не заставил себя ждать.
− Что все это значит? Я ведь ясно сказал: красить один раз! Посмотри сюда!
− Так ведь, сэр, − начал Красс, − если бы тут сперва зачистить...
− К чертям! − заорал Хантер. − Просто краска слишком жидкая. Сделай-ка ее погуще, и тогда глянем, можно ею красить или нет. Ты не сумеешь, так я это сделаю.
Красс повиновался и под бдительным оком Хантера сделал ее погуще. Затем Скряга схватил кисть и приготовился продемонстрировать, как красят в один слой. Красс и Сокинз молча за ним наблюдали.
Но как только Скряга поднял кисть, дабы сделать первый мазок, ему почудился чей-то шепот. Он положил кисть и крадучись пошел наверх выяснить, в чем дело. Как только он повернулся к ним спиной, Красс схватил стоявшую поблизости бутылку с олифой, влил в краску добрых пол-литра олифы и быстро размешал. Скряга тут же вернулся: он никого не поймал. Должно быть, ему показалось. Он поднял кисть и начал красить. Получилось еще хуже, чем у Сокинза.
Сперва он упрямо и безуспешно продолжал красить. Потом сдался.
− Придется все-таки красить в два слоя, − сказал он, насупившись. − К сожалению.
Он чуть не плакал.
Если так пойдет и дальше, фирма обанкротится.
− Заканчивай сам, − сказал он и отложил кисть.
Скряга снова принялся бродить по дому. Теперь ему не терпелось уйти, но он хотел уйти незаметно. Поэтому он выскользнул через черный ход, обогнул дом, прокрался за ворота, а там уж сел на велосипед и отбыл.
Его исчезновения никто не заметил.
Некоторое время тишину нарушал только шум инструментов.
Слышался мелодичный звон мастерка Банди, перестук молотков и визг пил, да скрежетала стремянка, когда ее перетаскивали с места на место.
Никто не смел произнести ни слова.
Наконец не выдержал Филпот. Ему очень хотелось выпить.
Дверь его комнаты была по-прежнему открыта.
Филпот внимательно прислушался. Он мог голову дать на отсечение, что Хантер уже ушел. Он выглянул на лестничную площадку и увидел Оуэна, который работал в комнате, выходящей на фасад. Филпот скатал из бумаги маленький шарик и бросил в Оуэна, чтобы привлечь его внимание. Оуэн оглянулся, и Филпот начал делать ему знаки: одной рукой он показал вниз, а загнутым большим пальцем другой − через плечо в направлении города, сопровождая все это подмигиванием. Эту пантомиму Оуэн истолковал как вопрос − ушел ли Хантер. Он покачал головой и пожал плечами: не знаю, мол.