− Ну, а рабочие? Они этому верят?
− Почти все верят, потому что, когда они были еще маленькими, вот такими, как ты, их матери учили их беспрекословно верить каждому слову священника. Они говорили, что господь создал их для блага бездельников. И в школе их учили тому же, а теперь, когда они выросли, они и в самом деле поверили всему этому, и ходят на работу, и отдают тем, кто не работает, почти все, а себе и своим детям оставляют жалкие крохи. Потому-то дети рабочих так плохо одеты и часто голодают. А у бездельников и их детей одежды больше, чем им нужно, и еды у них больше, чем им бывает нужно. У некоторых так много одежды, что они просто не в состоянии ее сносить, и так много еды, что они не могут ее съесть. Все это просто зря пропадает.
− Когда я вырасту, − сказал Фрэнки, раскрасневшись, − я буду рабочим. И когда мы сделаем своими руками много всяких вещей, я встану и скажу всем, что надо делать. Если кто-нибудь из бездельников захочет отобрать наши вещи, я им так задам, что они не обрадуются.
Едва сдерживая возбуждение, мальчик начал собирать игрушки и с ожесточением швырять их в ящик.
− Я им так двину, будут знать, как тырить наши вещи, − воскликнул он, переходя от возбуждения на уличный жаргон. − Мы сперва спокойно подождем. А потом, когда придут бездельники и начнут отбирать наши вещи, мы подойдем к ним и скажем: «Эй, что вы тут делаете? А ну-ка положите все на место, ясно?» А если они сразу не положат все на место, они об этом здорово пожалеют.
Собрав игрушки, Фрэнки поднял ящик и с грохотом поставил его в угол.
− Вот обрадуются рабочие, когда я им расскажу, что надо делать, правда, мам?
− Не знаю, милый. Понимаешь, уже многие пытались все объяснить им, но они и слушать не хотят. Они не видят ничего особенного в том, что должны всю жизнь работать, как каторжные, и что все, сделанное их руками, забирают те, кто сам ничего не делает. Рабочие считают, что их дети хуже, чем дети богачей, и приучают своих детей к мысли, что когда они подрастут, им предстоит всю жизнь безропотно заниматься тяжким трудом, получая за это скверную пищу, одежду и жилье.
− Как им только не стыдно, этим рабочим, что они такие, правда, мам?
− Что ж, наверно, им должно быть стыдно, но не забывай, что их так научили. Вначале им об этом твердили их родители, потом школьные учителя, а потом, когда они стали ходить в церковь, священник и учитель воскресной школы. Так что не нужно удивляться, что теперь они верят, будто господь бог и в самом деле сотворил их и детей их для того, чтобы они работали на бездельников.
− Но разве они сами ничего не понимают? Разве же это справедливо, когда люди, которые ничего не делают, забирают себе все самое лучшее, а те, кто делают все, ничего не имеют. Это даже я понимаю, а ведь мне только шесть с половиной лет.
− Ты совсем другое дело, сынок. Мы с папой часто разговариваем с тобой о таких вещах, и ты привык над ними задумываться.
− Да, я знаю, − ответил Фрэнки. − Но даже если бы вы меня не учили, я бы сам все понял, не такой уж я глупый.
− Ты не был бы таким смышленым, если бы мы воспитывали тебя так, как воспитываются большинство рабочих. Их учили, что размышлять над чем-нибудь − плохо, иметь собственное мнение − тоже. А сейчас их детей учат точно так. Помнишь, ты на днях вернулся из школы и рассказал мне, что было на уроке закона божьего?
− О Фоме неверном?
− Да. Как вам сказала учительница, кто был Фома неверный?
− Она сказала, что он был плохой. И еще сказала, что я еще хуже, потому что задаю слишком много глупых вопросов. Она вечно злится, когда я что-нибудь спрашиваю.
− Ну, а почему она назвала Фому неверного плохим?
− Потому что он сомневался в том, что ему говорили.
− Правильно. Ну, а когда ты рассказал об этом папе, что он сказал?
− Папа сказал, что Фома неверный − единственный благоразумный человек из всех апостолов. Конечно, если он вообще существовал, − добавил Фрэнки, немного подумав.
− Но разве папа говорил тебе, что такого человека не было на свете?
− Нет, он сказал лишь, что сам он не верит в то, что этот человек жил на свете. А потом папа сказал, что я должен внимательно слушать все рассказы учительницы о таких вещах, а потом их обдумывать. Надо подождать, пока я стану взрослым и сумею сам во всем разобраться.
− Ну хорошо, тебя так учат. А родители других детей толкуют им, что не надо ни о чем думать, а просто верить каждому слову учительницы. Так что нет ничего удивительного, что эти дети ни о чем не могут думать сами, когда становятся взрослыми, правда?