Истон ничего не ответил, он знал: все это правда, но он был не лишен той ложной гордости, которая побуждает нас прикидываться, что мы живем гораздо лучше, чем на самом деле. Рут купила ему ношеные ботинки, но когда Харлоу отпустил какое-то замечание по поводу этой обуви, увидев ее впервые, Истон возразил, что они у него уже несколько дет, просто раньше он носил их как выходные. Слушая Оуэна, он сердился. Оуэн заметил это, но продолжал:
− Нам надо стремиться к тому, чтобы изменить существующую систему. Однако ты один из тех, кто поддерживает ее, а тем самым помогает ее сохранить.
− Чем же это я помогаю ее сохранять?
− Тем, что не пытаешься найти выход, тем, что не помогаешь людям, которые хотят улучшить нашу жизнь. Даже если твоя собственная судьба тебе безразлична, ты не имеешь права безразлично относиться к судьбе ребенка, который появился на свет благодаря тебе. Каждый, кто не помогает улучшить жизнь последующих поколений, способствует увековечению нищеты, которая процветает сейчас. Такой человек − враг своим детям. Нельзя быть непричастным: ты или помогаешь, или мешаешь, одно из двух.
Когда Оуэн открыл дверь, чтобы окрасить ее торец, в проходе появился Берт.
− Эй! − крикнул он. − По дороге поднимается Скряга. Он будет здесь через минуту!
Не часто Истон радовался известию о приходе Нимрода, но на этот раз он выслушал слова Берта со вздохом облегчения.
− Послушайте, − шепнул мальчик Оуэну, − если все будет хорошо и вы будете расписывать эту комнату, возьмите меня в помощники!
− Ладно, сынок, − ответил Оуэн, и Берт побежал предупреждать остальных.
Не подозревая, что его заметили, Нимрод прокрался в дом и стал бесшумно шнырять из комнаты в комнату, подглядывать в дверные щели и замочные скважины. Все старательно работали, и это понравилось ему, но, войдя в комнату Ньюмена, Скряга с неудовольствием заметил, что работа здесь продвигается медленно. Дело в том, что в это утро Ньюмен снова увлекся. Он делал все старательно, а не ляпал и мазал, как большинство. В результате он наработал меньше остальных.
− Знаешь, Ньюмен, так не пойдет! − прорычал Нимрод. − Поворачивайся побыстрей, а не то я вышвырну тебя отсюда. На твое место найти другого − плевое дело. Ты в этой комнате с семи утра, давно уж должен был закончить!
Ньюмен буркнул, что уже заканчивает, и Хантер отправился этажом выше, где малооплачиваемый подсобный рабочий Сокинз отделывал мансарду. Харлоу перевели с мансарды на более сложную работу, и теперь Сокинз трудился один. Он трудился не покладая рук и сделал много. Но, окрашивая оконные рамы, он заляпал краской стекла, а когда красил плинтусы, захватил кистью и пол − где на дюйм, где на полдюйма.
Краска была тускло-коричневая, и поверхность вновь окрашенных дверей напоминала вельветовую ткань. Внизу на дверях повисли большие капли − казалось, двери слезами оплакивают упадок декоративного искусства. Но эти слезы не пробудили жалости в груди Скряги, а бурая поверхность дверей не угнетала его. Ничего этого он не замечал. Он видел лишь, что сделано много, и душа его трепетала от радости, когда он думал, что человек, выполнивший всю эту работу, получает всего пять пенсов в час. В то же время не следовало показывать Сокинзу, что он доволен, поэтому Скряга сказал:
− Знаешь, Сокинз, хватит тебе тут торчать. Кончай-ка побыстрей с этой окраской.
− Слушаю, сэр, − ответил Сокинз и, когда Скряга осторожно пошел по ступенькам вниз, вытер пот со лба.
− Куда девался Харлоу? − спросил Скряга у Филпота. − Когда я поднимался наверх, его здесь не было.
− Он внизу, сэр, пошел по нужде, − ответил Джо, подмигивая Хантеру. − Сию секунду будет здесь.
И действительно, в тот же миг на лестнице показался Харлоу.
− Слушай, ты, во время работы мы не допускаем таких вещей, − заревел Хантер. − Для этого хватает времени в обед!
Нимрод спустился вниз в гостиную, которую окрашивали Истон и Оуэн. Он постоял погруженный в раздумье, мысленно сравнивая качество работы этих двоих с тем, что сотворил Сокинз в мансарде. Сам Скряга не был маляром, он был плотником, и качество работы его не беспокоило, окрашено − и ладно, ему все равно.