Он подошел к стене, отодвинул на середину комнаты два стула, поставил их один к другому спинками на расстоянии примерно дюймов в пятнадцать и, прежде чем Нора сообразила, что он делает, залез наверх и встал, поставив ноги на спинки стульев.
− Интересно, какой это малыш может так сделать! − крикнул он, по лицу его катились слезы. − Можешь меня не снимать. Я сам слезу. Разве малыш умеет делать такие штуки, разве ребенок умеет вытирать ложки и вилки и подметать коридор? Но если ты не хочешь, можешь их не отрезать. Я буду их носить, сколько ты скажешь. Только не плачь больше, а то мне кажется, будто я виноват. Если я плачу, когда упаду или когда ты дергаешь меня за волосы гребенкой, ты всегда говоришь, чтобы я переносил боль, как мужчина, что только дети плачут. Вот и радуйся, что я стал взрослым, ведь я обещал, когда вырасту, построить тебе дом на деньги, которые заработаю, и тебе ничего не надо будет делать. Мы возьмем прислугу, как те люди, что живут внизу, а папа будет сидеть дома у камина с газетой или играть со мной и Мод, а мы будем драться подушками и рассказывать разные истории и...
− Ладно, ладно, милый, − сказала Нора, целуя его. − Я уже не плачу, и ты тоже не плачь, а то глаза у тебя станут красными и ты не сможешь идти с Чарли.
Когда она его одела, Фрэнки некоторое время сидел молча, погруженный в какие-то мысли. Потом он сказал:
− Почему у тебя нет маленького ребеночка, мама? Ты бы его нянчила, а я бы с ним играл и не бегал бы на улицу.
− Мы не можем себе это позволить, милый мой. Ты же знаешь, даже сейчас нам иногда приходится туго, ведь у нас не хватает денег на самое необходимое. А маленьким нужно много вещей, которые очень дорого стоят.
− Когда я стану взрослым, я построю дом, в котором не будет газовой плиты. Вот на что деньги уходят: ведь мы всегда опускаем в счетчик монетки. Да, чуть не забыл: Чарли велел взять полпенса, чтобы бросить их в кружку для пожертвований в церкви. Ой, мамочка, я устал сидеть спокойно. Что ж он не идет? Который час, мам?
Не успела она ответить, как нетерпению Фрэнки и мучительному занятию − сидеть спокойно − пришел конец. Громкий звонок известил их о приходе Чарли, и Фрэнки, вопреки обыкновению даже не выглянув в окно, с грохотом понесся вниз по лестнице. На полпути он услышал, что мать зовет его обратно, − он забыл полпенса. С таким же шумом Фрэнки помчался наверх и снова вниз, вызвав негодование респектабельных обитателей дома.
Когда он был уже внизу, до него дошло, что он забыл попрощаться, и, так как бежать назад было поздно, он позвонил, отошел на середину улицы и стал смотреть на окно.
− До свидания, мама! − закричал он, когда Нора открыла окно. − Скажи папе, что я только на улице вспомнил, что надо попрощаться.
Школа располагалась не в самой церкви, а в просторном лекционном зале под ней. В одном конце находилось небольшое возвышение, дюймов на шесть приподнятое над полом, на нем стул и маленький стол. Стулья и скамьи группировались вдоль стен и в центре зала по числу классов. На светло-зеленых стенах висело несколько цветных картин: Моисей, исторгающий воду из скалы, израильтяне, танцующие вокруг золотого тельца, и тому подобное. Как уже известно читателю, Фрэнки еще никогда не бывал в воскресной школе, и с минуту выглядывал из-за двери, боясь войти. Занятия уже начались, но ученики еще не принялись за работу.
В комнате царил беспорядок: дети болтали, смеялись, играли, учителя ругали и стыдили их. В младших классах и в классах девочек преподавали женщины, в классах мальчиков − мужчины.
Читателю уже кое-что известно о некоторых из них. Тут были мистер Дидлум, мистер Светер, мистер Раштон, мистер Хантер и миссис Старвем (бывшая хозяйка Рут). В этот день, кроме учителей и школьного начальства, присутствовало много нарядно одетых дам и несколько джентльменов. Они пришли взглянуть на преподобного Джона Старра, молодого священника, назначенного в этот приход на несколько недель, в течение которых их постоянный пастырь, мистер Белчер, должен был находиться в отпуске для поправки своего здоровья. Мистер Белчер не был болен, просто «не в форме», и ходили слухи, что до этого состояния его довел аскетический образ жизни и непрестанные бдения, иными словами, ревностное служение святому призванию.
Мистер Старр в это утро отслужил службу в храме Света озаряющего, и искренняя, красноречивая проповедь молодого служителя церкви, совершенно непохожая на проповеди прежнего священника, произвела сенсацию. Хотя слушатели его, вероятно, поняли не все, что он говорил, внешность и манеры молодого священника во время утренней службы произвели на них большое впечатление. Впрочем, возможно, это было вызвано привычкой, поскольку они всегда были высокого мнения о всех священниках. Нашлось, однако, двое или трое прихожан, которые с недоверием и сомнением отнеслись к его постулатам.