Положение миссис Уайт давало некоторые преимущества: прислужница была знакома с видными горожанами и их женами; некоторые из них, руководствуясь добрыми чувствами, предоставляли ей иногда поденную работу, плата была такой же «щедрой», как и в церкви, вдобавок миссис Уайт иногда получала кулек провизии не первой свежести или какие-нибудь обноски.
Злонамеренный, погрязший в делах мирских обыватель мог бы подумать: этим людям надо выполнить работу, которой они не желают утруждать себя. Они наняли эту женщину и, пользуясь ее бедственным положением, платят ей гроши. Хотя она работает очень много, с раннего утра до поздней ночи, денег, которые они платят ей, недостаточно даже на самое необходимое. И вот ее хозяева, добродетельные, щедрые, великодушные христиане, находят выход: дарят ей свои обноски и объедки.
Случись такому злонамеренному обывателю прочесть эти строки, у нас уже готов для него достойный ответ: простодушной миссис Уайт подобные мысли никогда не приходили в голову. Наоборот, и в этот самый день, когда она преклонила в церкви колени, кутаясь в старую накидку, которая несколько лет назад украшала тучную фигуру благочестивой миссис Старвем, сердце миссис Уайт было исполнено благодарности к ее великодушным благодетелям.
Во время молитвы тихо приоткрылась дверь, в зал на цыпочках вошел джентльмен в одеянии священника и опустился на колени рядом с мистером Дидлумом. Он вошел бесшумно, но тем не менее большинство присутствующих услышали его шаги. Приподняв головы и слегка раздвинув сомкнутые пальцы, они украдкой взглянули: кто пришел; когда же они узнали его, по залу пронесся вздох.
В конце молитвы, при возгласах «аминь», воздушный шар медленно скатился со своего помоста и шлепнулся на одно из сидений. Все стали подниматься. Когда все уселись и прекратилось шарканье ног, кашель и сморканье, мистер Дидлум встал и сказал:
− Прежде чем мы споем заключительный гимн, джентльмен, сидящий слева от меня, преподобный мистер Джон Старр, скажет вам несколько слов.
По залу прокатился взволнованный шорох. Леди подняли бровки, закивали и заулыбались, перешептываясь друг с другом. Джентльмены зашевелились, каждый на свой лад, выражая внимание. Дети совсем притихли. Все присутствовавшие были полны возбуждения, когда Джон Старр поднялся с места и, ступив на возвышение, стал возле стола, повернувшись лицом к залу.
Ему было лет двадцать шесть, он был высок и строен. Резко очерченное, умное лицо с высоким лбом, говорившее об утонченности и культуре, составляло разительный контраст с грубыми физиономиями остальных, присутствующих здесь − вульгарной, неотесанной, необразованной толпы рыцарей наживы и мелких торговцев. Но не только его утонченные манеры и красивая внешность приковали к нему внимание присутствующих. Было в нем нечто неуловимое, весь его облик излучал кротость и любовь. Джон Старр сразу вызывал доверие к себе у всех людей, с которыми общался.
Когда он стоял тут, на возвышении, взирая на всех с обезоруживающей улыбкой, казалось невероятным, что между ним и его слушателями существует хоть что-нибудь общее.
В его наружности не было ничего, что бы позволило хоть в какой-то мере заподозрить правду. Правда же заключалась в следующем: он находился здесь, чтобы словом своим поддержать эксплуататоров и надсмотрщиков за рабами, у которых был на содержании.
Его речь была в тот день недлинной − всего несколько слов, но это были поистине драгоценные слова. Он поведал всем собравшимся кое-какие мысли, что пришли ему на ум, когда он шел сюда сегодня, и, внимая ему, Светер, Раштон, Дидлум, Хантер и другие обменивались многозначительными взглядами. Разве это не великолепно! Какая сила! Какая убедительность! В самом деле, как они позже скромно признались друг другу, его мысли были столь глубоки, что даже они не все в них поняли.
Что касается дам, они сидели не шелохнувшись, онемев от восторга. Их щеки рдели, глаза горели, сердца замирали, они пожирали глазами этого прелестного молодого человека, продолжавшего между тем говорить:
− К сожалению, время не позволяет мне подробно остановиться на этом. Может быть, в будущем у нас появится счастливая возможность это сделать, но сегодня меня попросили сказать вам несколько слов о другом. В последнее время прихожане с тревогой наблюдали, как ухудшается здоровье их дорогого священника.
Сочувственные взгляды тут же устремились на страждущего пастора, леди шептали: «Бедняжка!», выражая озабоченность и тревогу.
− Хотя от природы он наделен крепким здоровьем, − продолжал Старр, − постоянное переутомление и трепетная забота о ближних часто не давали ему возможности хоть немного передохнуть. Столь суровое самоотречение привело в конце концов к полному упадку сил, и отдых ему сейчас абсолютно необходим.