В Российской империи по Манифесту 1764 года о секуляризации монастырских земель русские монастыри были распределены по трем классам. Главы монастырей первого и второго классов стали называться архимандритами.
8 июля 1811 года митрополит Амвросий возвел иеромонаха Филарета в сан архимандрита и, возложив руку ему на голову, возгласил:
— Аксиос!
А по окончании литургии он подал новоиспеченному архимандриту жезл со словами:
— Прими сей жезл, им же утверждей паству твою, да правиши яко и слово имаши отдати за ю, нашему Богу, во дни суда.
Тем же летом по назначению Комиссии духовных училищ архимандрит Филарет производил ревизии петербургских духовных семинарий и училищ.
15 сентября 1811 года в Петербурге происходило торжественное освящение величественного Казанского собора. Одним из главных действующих лиц церемонии, безусловно, являлся семидесятивосьмилетний граф Александр Сергеевич Строганов. Последние десять лет своей жизни он посвятил постройке этого нового столичного храма, который возводился бывшим крепостным графа архитектором Воронихиным.
Подходя под благословение к митрополиту Амвросию, Строганов произнес:
— Ныне отпущаеши раба твоего, владыко, с миром.
Слова оказались пророческими. В тот день дул ледяной ветер, граф простудился, слег и через пару недель скончался. Смерть такого знатного человека была большим событием. Обер-камергер, член Государственного совета, сенатор, президент Императорской академии художеств, директор Публичной библиотеки, первый граф в роде, один из наиболее выдающихся русских меценатов. Его меценатство было столь широко, что к концу жизни несметные богатства Строганова почти иссякли.
3 октября Александра Сергеевича отпевали в Казанском соборе. Собрался весь Петербург. И вот, после отпевания, перед столь огромным количеством народа с прощальным словом выступил архимандрит Филарет. И это стало событием.
Подобно Шекспиру, который в 66-м сонете восклицал «Tired with all these, for restful death I cry…»[3] и далее перечислял несовершенства мира сего, Филарет сокрушался:
— Зависть враждует против достоинства; любочестие старается подавлять заслугу; корысть сражается с правом; безопасность поддерживается силою, испровергается другою превозмогающею силою; союз, утвержденный на выгодах, разрушается от малейшего их неравновесия; сердца, соединенные состраданием, разлучаются непостоянством… И только смерть освобождает человека от мучительных страданий видеть все несправедливости мира дольнего. Смертный одр есть камень испытания прошедшей жизни; человек отлагает на нем то, чем он казался, и остается тем, чем он был…
Государь потребовал прислать ему текст и несколько раз перечитывал.
— Ты спрашивала меня, чем отличается вера католиков и православных, так вот пусть этот монах тебе объяснит, — сказал Александр своей супруге Елизавете Алексеевне.
В прошлом она была принцессой баденской Луизой Августой. Как и положено, выйдя замуж за российского монарха, приняла православие, но так до сих пор не знала, в чем же не внешние, а глубинные отличия двух главных европейских христианских вероисповеданий. Гораздо раньше своего супруга она стала проникаться верой и, в сущности, была более православной, нежели православный русский царь. Удивительная женщина! Не случайно в нее тайно был влюблен юный Пушкин…
И вот архимандриту Филарету поступил заказ, да не от кого-нибудь, а от самой государыни императрицы. Исполняя сей заказ, он сел за свой первый богословский трактат. Так было написано «Изложение разности между восточною и западною церковию в учении веры», получив которое, Елизавета Алексеевна осталась вполне довольна.
— Теперь я знаю, в чем разница между православием и Римом. Однако и удивлена: князь Голицын мне всегда казался человеком пустым, но вот его протеже — весьма толковый богослов.
Так завязался весьма важный узелок, от которого в будущее протянется крепкая нить дружбы этой августейшей семьи с Филаретом. А если история про старца Федора Кузьмича и затворницу Веру Молчальницу не вымысел, то, значит, именно здесь Александр и Елизавета впервые встали на тропинку, которая поведет их в таинственное старчество.
Но не будем забегать вперед. Тем более что описание подошло к одной из важнейших вех отечественной истории. Наступал 1812 год. Архимандрит Филарет встречал его, будучи уже известным проповедником. О нем говорили как о ни с кем не сравнимом носителе слова Божьего. Протоиерей Георгий Флоровский так сказал о его счастливом даровании: «Всегда живое слово и мыслящее слово, вдохновенное размышление вслух. Проповедь у Филарета всегда была благовестием, никогда не бывала только красноречием».
В день Рождества, 25 декабря, в Александро-Невской лавре он читал «Слово на Рождество Христово». Он радовался:
— Новый Адам исходит из девственной земли. Жена, источник проклятия, износит росу благословения.
Он тревожился:
— Доколе мы живем в мире с беспечностию граждан и наслаждаемся им с самовластием обладателей, дотоле Христос не может вообразиться в нас.
Он взывал к Богу со страстным молением:
— О Боже, давый нам Сына Твоего!.. Даждь токмо нам ро-дити в себе дух Христов и жити Его жизнию. Тогда пусть и против нас, как некогда против Него, мятется Ирод и весь Иерусалим с ним; пусть неистовствует князь века сего, и весь мир вооружается: Ты покрыеши нас в тайне селения Твоего; на воде покойне воспитаеши нас, и чрез Ангела завета твоего введеши нас в гору святую Твою. Аминь.
Зная, что суждено испытать России в 1812 году, как не видеть в сих словах грозного пророчества? «Ирод и весь Иерусалим с ним» — читай: «Наполеон и вся Европа с ним». Но русские родят в себе дух Христов, а посему напрасно «неистовствует князь века сего и весь мир вооружается»! Велик Бонапарт, но ничтожно мал в сравнении с Сыном Божьим.
Такими словами вдохновенный проповедник встречал зарю и грозу Двенадцатого года.
Причудливо начинался год сей.
1 января государственный секретарь Михаил Михайлович Сперанский, управлявший делами империи, получил в награду орден Святого Александра Невского, а уже в марте попал в опалу, получил отставку и был сослан в Нижний Новгород.
Пруссия и Австрия заключили договоры с Францией об оказании помощи последней в случае войны с Россией, а Пруссия еще и о прохождении войск Наполеона через ее земли на Москву. Люди, разбирающиеся в политике, уже прекрасно понимали, что войны в этом году не миновать. И войны — на своих территориях.
В начале года Филарет исполнял поручение Комиссии духовных училищ образовать для учеников, окончивших Санкт-Петербургскую семинарию, класс чтения Священного Писания и Святых Отцов и руководства к прохождению священнослужительных должностей. Вскоре его ожидало весьма важное назначение. Ректор Санкт-Петербургской духовной академии Сергий (Крылов-Платонов) получил костромскую кафедру, где его рукоположили в епископы. А новым ректором был назначен двадцатидевятилетний архимандрит Филарет. Это означало, что он признан не только как замечательный проповедник, но и как лучший среди преподавателей. За три года в академии он прочел и обработал полный курс богословских наук. Студенты в нем души не чаяли. По их воспоминаниям, Филарет «говорил остро, высоко, премудро; свободно делал изъяснения Священного Писания. Как бы все лилось из уст его. Привлекал учеников так к слушанию себя, что когда часы кончались ему преподавать, всегда оставалось великое усердие слушать его еще более без ястия и пития. Всем казалось истинно приятно, совершенно его учение. Все доказывало, что он много в науках занимался».
Без преувеличения можно сказать, что с его приходом на ректорскую должность начался расцвет академии. Первым делом он переработал академический устав, затем исправил уставы духовных семинарий, уездных и приходских училищ. И на все это у Филарета, не имевшего никаких помощников, ушло шесть недель. Через многие годы он говорил, что так много работать ему не доводилось ни до этой должности, ни после.