Когда летом 1811 года митрополита Платона разбил паралич, его сменил викарий Московской епархии епископ Дмитровский Августин (Виноградский). Он так и не успел стать митрополитом. В 1818 году его возвели в сан архиепископа Московского и Коломенского, а спустя год он скончался от чахотки.
Новым московским архипастырем стал Серафим (Глаголевский). Выпускник Московской духовной академии и Московского университета, преподавал в Троицкой семинарии латинский язык, историю и риторику, потом философию и богословие в академии, с начала нового столетия стал епископом, долгое время возглавлял Смоленскую кафедру. После войны с Наполеоном владыка Серафим был тверским архиепископом. Филарет дважды последовал ему: сначала сменил Серафима в Твери, затем — в Москве.
Серафим был московским архипастырем с 1819 по 1821 год. Нравом он отличался суровым, боролся с разнообразными вольностями, особенно в среде лиц духовного звания. Среди священников проводил строгие экзамены.
Тем временем из Петербурга приходили слухи о том, как все яростнее разгорается вражда между митрополитом Михаилом (Десницким) и князем Голицыным, который с 1817 года возглавил Министерство духовных дел и народного просвещения, но был освобожден от должности обер-прокурора. Владыка не мог более терпеть распространения протестантских ересей, уводивших православную паству из храмов Божьих. Несметные мистики-шарлатаны внушали пагубную мысль о некоем «внутреннем христианстве», мол, вера должна быть в душе у каждого, а в церковь ходить вовсе и не обязательно. 23 декабря 1820 года Михаил вернулся с заседания Синода до того расстроенный, что его вынуждены были вынести из кареты.
— Какой же я святитель… когда не имею власти разрешать служение самых обыкновенных молебствий? — возмущался он. — Если уж Голицын хочет лишить меня власти… он мог бы предупредить меня об этом келейно, тогда бы мы двое только знали, что я митрополит лишь по имени, а не по власти; теперь же последний монастырский служка знает об уничижении моего сана.
Всю зиму он тяжело болел, служил только в домовой церкви. 10 марта 1821 года вновь отправился на заседание Синода и вновь сцепился с ненавистным Голицыным. Вернувшись, вскоре принял таинство елеосвящения. Незадолго до кончины владыка Михаил написал письмо государю, начинавшееся словами: «Когда вы его получите, меня уже не будет». Ему более незачем было сохранять дипломатию, и он смело писал об опасностях, которым Голицын подвергает русское православие, умолял Александра «оградить Церковь от слепотствующего министра». 24 марта на шестидесятом году жизни владыка Михаил скончался в покоях Александро-Невской лавры, где был с большими почестями погребен перед самым алтарем Духовой церкви, построенной по его инициативе, но освящения которой так и не дождался.
Филарет видел в митрополите Михаиле своего духовного единомышленника. Впоследствии, вспоминая его, он писал: «За несколько дней до его кончины некто видел во сне, что высокий столп с венцами на верху разрушился с громом. Сон, по моему мнению, очень справедливый… Впрочем, твердое основание Божие, конечно, не людьми поддерживается».
19 июня 1821 года новым митрополитом Санкт-Петербургским и Новгородским стал Серафим (Глаголевский), переведенный в Северную столицу из Первопрестольной. Надежд Голицына на то, что он будет вести себя не так, как его предшественник, Серафим не оправдал, он сразу же вступил в яростную схватку со всем, что было чуждо православной церкви — с явным и скрытым протестантизмом, с ересями всех разновидностей, с масонством и мистицизмом, с заморскими проповедниками, коих популярность внезапно выросла чрезвычайно. Таковых и мы видели во множестве еще совсем недавно, когда в девяностые годы прошлого столетия им подарили телевидение, их можно было слушать и лицезреть во всех клубах, домах и дворцах культуры рухнувшего СССР, на стадионах и в концертных залах. А в начале XIX века в одной из своих проповедей в Троице-Сергиевой лавре святитель Иннокентий (Смирнов) незадолго до кончины произнес о таких артистах-проповедниках убийственные слова:
— Любодей действует не ради деторождения, но для насыщения нечистой своей похоти. Так и проповедник слова Божия, когда проповедует не ради рождения духовных чад по закону, но чтобы, сказав слово, токмо движением рук, эхом голоса и произношения слыть за проповедника или почесать сердце свое щекотанием, слухом чести и отличия, то же он деет, что и любодей. Сей любодействует телесно, а той духовно… Видит Бог, коль во многих настоящих витиях-проповедниках бывает нечисть, нерадиво и суетно проповедуемое слово!.. Возможно ли брать в руки книги литературные, книги нового духа — сии яко гадины ядовиты, слышны гнусным кваканьем, яко жаб, духов злых!
А на Москве встречали нового владыку, коему суждено было надолго стать здешним архипастырем. В воскресенье 3 июля 1821 года, вдень перенесения мощей святителя Филиппа Московского, архиепископ Филарет взошел на московскую кафедру.
Еще не прошло десятилетия после великого пожара столицы. Восстановление Первопрестольной в самом разгаре. Пока в божеский вид приведены только Кремль и Красная площадь. Архитектор Осип Иванович Бове, сам участник изгнания Наполеона, вернувшись с войны, возглавил возрождение города. Красную площадь расчистили, засыпали ров, проходивший вдоль Кремлевской стены, на его месте разбили бульвар, вдоль которого прошла дорога к набережной. Многочисленные лавки и ветхие строения, захламлявшие площадь, убрали вон, и отныне открывался величественный вид на Покровский собор Василия Блаженного, а кроме того, в 1818 году площадь украсилась памятником Минину и Пожарскому. За спиной у них, стоящих лицом к Кремлю, вознеслись новые здания Торговых рядов.
Теперь, в 1821 году, когда на Москву приехал Филарет, огромное пространство к северо-востоку от Кремля расчищалось под новую площадь, на которой закладывался фундамент будущего Большого театра, а речку Неглинку спрятали в подземную трубу. К северо-западу, прямо под стенами Кремля шло строительство Александровского сада, также спроектированного Осипом Ивановичем. Продолжались благоустройство и застройка Бульварного кольца, были срыты укрепления Земляного вала и засыпан ров, а на их месте образовалось Садовое кольцо. Деревянное строительство внутри него настрого запретили. На местах пересечения этого кольца с радиальными улицами появились площади-заставы с кордегардиями для караула. Долгое время тут сохранялись сады и палисадники. Они и по сей день шелестят в названиях улиц — Большая Садовая, Садовая — Каретная, Садовая-Кудринская, Садовая-Самотечная, Садовая-Сухаревская, Садовая-Триумфальная…
В год прибытия Филарета Москва только начала расцветать после пожара. Дайте еще годик-другой, чтобы грибоедовский Скалозуб мог остроумно подметить: «По моему сужденью, пожар способствовал ей много к украшенью». Особенное лицо, которое потом будут именовать московским, столица получит благодаря продуманной разработке послепожарной комиссии восстановления новых фасадов зданий и улиц. Родился новый тип московского особняка — не очень большого, но и не маленького, красивого, но при этом довольно скромного, с колоннами, но без помпезности. А главное, необычайно милого и уютного. Комиссия выпускала целые альбомы «образцовых фасадов», по которым строились московские улицы. Оговаривалось все, начиная с этажности и вида отделки и кончая цветом окраски. Некогда застроенная в известной степени беспорядочно, Москва обретала стройность и ладность.
Трудно удержаться от одной весьма примечательной детали восстановления Москвы. Именно в годы воскрешения Первопрестольной был изобретен цемент — тот самый скрепляющий материал, которым человечество пользуется и по сей день. Нужно было быстро возродить сильно разрушенный французами Кремль. Водовзводная башня была уничтожена до основания, Никольская наполовину, остальные в разной степени. Приглашенный из Саратова талантливый инженер Егор Герасимович Челиев напряженно экспериментировал с различного рода материалами, стремясь найти состав, способный надежно скреплять кирпичи и камни. И им было совершено важное открытие: если смешать известь с глиной и при температуре 1100–1200° Цельсия обжигать эту смесь в горне на сухих дровах до «белого жару», то получится спекшийся продукт, который затем при тщательном измельчении до состояния пыли обладает высокими механическими свойствами и способностью твердеть в воде. Свое изобретение Челиев обобщил в «Трактате об искусстве приготовлять хорошие строительные растворы», вышедшем в 1822 году в Петербурге, а затем еще и в книге «Полное наставление, как приготовлять дешевый и лучший мертель или цемент, весьма прочный для подводных строений». Слово «цемент» (саетепtum) по-латыни означает «измельченный камень».