Нового московского архипастыря, конечно, прежде всего заботило состояние храмов и монастырей Москвы. К его приезду они в основном уже были восстановлены. Он поселился на подворье Троице-Сергиевой лавры, еще не зная, что здесь отныне ему суждено прожить до самой смерти — целых сорок шесть лет, почти полвека!
Троицкое подворье возникло на севере Москвы в 1609 году при царе Василии Шуйском как своего рода гостиница для монахов Сергиевой лавры, приезжающих в Москву. После строительства в 1695 году Сухаревой башни оно стало называться Троице-Сухаревским. В превосходную загородную резиденцию московских архиереев место превратилось стараниями незабвенного Платона (Левшина), он выпросил у императрицы Екатерины деньги и благоустроил подворье. С конца 60-х годов XVIII века оно выглядело как обширная сельская усадьба с хорошей церковью. Сам Платон жил тут мало, в основном обретался либо в своих кремлевских покоях, либо в Петербурге, либо в Сергиевой обители.
О том, что произошло в 1812 году, красноречиво свидетельствует письмо лаврского казначея иеромонаха Арсения: «Троицкое Сухаревское подворье в Москве, неприятелем выжжено все, и потому теперь остается без крыш». Воскрешал подворье второй после Бове по значению руководитель восстановительных работ в Москве итальянец Доменико Жилярди. Петропавловскую церковь, отремонтировав, переосвятили в честь преподобного Сергия Радонежского. В 1815 году московских архиереев выселили из Кремля и подворье из загородной резиденции превратилось в основную. Первым постоянным жильцом здесь стал архиепископ Августин, вторым — Серафим (Глаголевский), третьим — Филарет.
Когда он прибыл сюда 13 августа 1821 года, подворье по-прежнему имело вид усадьбы, раскинувшейся на левом берегу реки Неглинной и питаемых ею Самотечных прудов. «Близ западной ограды подворья, над крутым берегом пруда возвышалась богато изукрашенная резным узором белокаменная Троицкая церковь. За восточной, в нескольких сотнях метров, над верхушками деревьев и крышами домов видна была увенчанная двуглавым орлом граненая вертикаль Сухаревой башни. Возобновленный после учиненного французскими войсками разорения сад с прудом, убогонькие бревенчатые флигели, арендованные окрестными жителями огороды… Тихий, укромный и очень, очень далекий от шума «большой жизни» уголок».
Филарет поселился на втором этаже архиерейских палат, его личные покои заняли восточное крыло здания. Обстановка скромная. Такою она и оставалась на протяжении всех лет его здесь обитания. Пять комнат — гардероб, спальня, кабинет, столовая и молельня. «Простота и убожество его жилищ удивляли своим несоответствием с высотою его положения. Голые деревянные стены с простыми народными седалищами в Гефсимании, старинные, простые, не обширные и не во вкусе нынешнего века убранные келлии в Лавре и в Москве, сохранившие один неизменный вид едва ли не со времен митрополита Платона и вся прочая обстановка, в высшей степени простая, все это представлялось загадочным и труднообъяснимым для многих, знавших, что кафедра Московская и Лавра Троицкая имели полную возможность без малейших затруднений уготовать своему предстоятелю и настоятелю жилище, вполне соответствующее требованиям времени и его великому положению»[7]. Рядом с покоями святителя располагались канцелярия, две комнаты секретаря и комната келейника, то бишь личного слуги и помощника. В западном крыле находилась домовая церковь. Обширные помещения, а именно: передняя, гостиная и зала предназначались для приема посетителей. Первый этаж занимали кельи насельников подворья, коих никогда не бывало более восьми человек, и кельи для монахов, приезжающих в Москву из лавры. Здесь же — служебные помещения и канцелярия эконома.
Вселившись, владыка завел распорядок, который не изменялся до конца его земного существования. Рано утром он совершал богослужение в домовой церкви, затем пил чай. Этот напиток всю жизнь помогал ему наполняться бодростью. Он любил его в самых разных видах. В гостях ему обычно подавали три чашки — первую с лимоном, во вторую добавляли вино, третью владыка пил с вареньем. В конце жизни он полюбит пить чай «с миндалем», то бишь с соком миндального ореха, который назывался миндальным молоком.
На Троицком подворье после чая до двух часов пополудни владыка занимался делами — тщательно знакомился с приходившими на его имя бумагами и давал им дальнейший ход. В два часа подавали обед — немного рыбы, немного хлеба, немного овощей и фруктов, чай. После обеда — отдых, но так Филарет называл час-два спокойного книжного чтения. А затем — снова дела, доклады, переписка. По вторникам и пятницам он работал с двумя викариями. Кроме всего перечисленного в круг его занятий входили освящение храмов, совершение служб вне дома, подготовка к чтению проповедей, встречи с людьми, экзаменовка воспитанников академий и семинарий, посещение светских училищ. «Являясь на Троицкое подворье с недельным рапортом, — вспоминал архиепископ Амвросий, — обыкновенно в пятницу в четвертом часу, я не каждый раз видел владыку, а когда видел, всегда заставал его в тихом одиночестве и за делом: лежа на диване в черном подряснике и скуфейке, опоясанный кушаком из белого крепа, он просматривал духовные журналы или епархиальные ведомости, делая в них разные отметки карандашом; иногда писал письмо».
Так началась его московская жизнь…
На следующий день после прибытия в Москву, в воскресенье 14 августа, в канун праздника Успения Богородицы, архиепископ Филарет произнес в Успенском соборе Кремля «Слово при вступлении в управление Московскою паствою». Что же он выбрал в качестве темы для своей первой московской проповеди? Воздав должное граду Москве и Московской церкви, он стал говорить о желаниях человеческих, о том, что мы прежде всего желаем себе телесного здравия и долгой жизни, а не спасения души. Мы все временные гости в мире, но при этом почему-то хотим как можно дольше задержаться в гостях.
— Желание долгоденствия, если не получает высшего значения в соединении с другими благороднейшими желаниями, не может принести нам ничего более, как только продолжение нашего земного изгнанничества и странствования… Кто более или менее усиливался возникнуть из сего рабства в свободу чад Божиих, тот, без сомнения, испытал и уразумел, как зло мира нападает на нас с оружием скорбей и страданий, дабы низложить нас унынием и отчаянием; как блага мира окружают нас, дабы взять в плен коварством похоти; как неудержанные желания плоти простираются, по-видимому, дабы покорить нам весь мир, но в самом деле покоряют нас всему, к чему они прилепляются… Благодать Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа есть единственный для нас источник истинного и совершенного духовного мира.
С этого началось многолетнее звучание проповедей нового московского Златоуста в храмах и монастырях Первопрестольной столицы Отечества нашего.
Вскоре у него появился помощник, коему суждено было тридцать пять лет верой и правдой служить владыке, — Александр Петрович Святославский, который сначала занял должность писца, а затем и секретаря Филарета. Его отец протоиерей московской церкви Сорока мучеников Севастийских священник Петр Вельяминов-Святославский погиб в 1812 году. Французы требовали от него ключей от храма, чтобы можно было там спрятаться вместе с лошадьми, то есть осквернить храм. Он отказался. Его стали пытать и замучили до смерти. Этот герой войны с Наполеоном похоронен с южной стороны Екатерининского храма в Новоспасском монастыре. Его сын Александр Петрович в 1821 году закончил Московскую духовную семинарию, и консистория определила его к святителю Филарету. И он будет верой и правдой служить владыке целых тридцать пять лет.
7
Очерк жизнеописания высокопреосвященнейшаго Филарета, митрополита московскаго и коломенскаго. М., 1868.