Дьяка утащили, мы остались вдвоём.
— Ну, ты угодил, Федюня! — проговорил дед. — Не мог я его, паразита, «за руку схватить». Знал, что правит, а не мог. А ты пришёл, увидел и схватил.
— Случайно получилось, деда. Я чуть задержался после царя… Домой пришлось сбегать. А он пристал, вот я его и плёткой, а он убежал. Я за его стол сел и нашёл…
— Зачем? — удивился дед.
— Что зачем?
— Зачем домой бегал?
Я засмущался.
— Говори-говори. Каверза какая случилась?
Я поморщился, а потом, мысленно махнув рукой, сознался.
— Уссался я деда, — Государь лицо изобразил злодея, да руки ко мне скюченные протянул, да так похоже, что не выдержал я, и того. Прыснул немного, но неприятно ходить в мокрых портках. Вот и побежал домой. Да сапог по дороге порвался, да чуть под аргамака не попал.
— Какого аргамака? Кто это у нас по Москве на аргамаках ездит?
— Да, приставы, что посольство английское сопровождали.
И тут я вспомнил про пакет, скинутый мне из посольского возка. Вспомнил, что он остался лежать на моей кровати. Я похолодел. Видимо дед что-то увидел в моём лице и забеспокоился.
— Что случилось, Федюня?
— Па-па… Пакет там. На кровати.
— Как-кой пакет? — забеспокоился дед.
— Из крытого возка кто-то бросил маленький пакет, замотанный ниткой и сказал: «передай деду записку».
С дедова лица стекла вся кровь, и оно стало не белым, а зелёным. Потом вдруг кровь хлынула обратно, и лицо налилось бордовым. Головин молча развернулся и не обращая внимания на меня, почти выбежал из своего «кабинета». Я побежал вслед за ним, понимая, что произошло что-то такое ужасное, что ужаснее только пытка. Я заплакал и побежал вслед за дедом и бежал за дедом всю дорогу тихо подвывая.
Кремлёвские стражники провожали нас понимающими взглядами. Ну как же, малец чем-то провинился перед дедом, вот и бежит за ним весь в слезах, вымаливая прощение. И это была правда. Я чувствовал, что не просто виноват перед дедом, а назревает настоящая катастрофа. Причём во всех случаях. И если мы записку найдём, и если мы записку не найдём, ибо «тайна сия великая есть[7]». Вернее — была, а я её раскрыл. Дед, похоже, находится на связи с британским резидентом. Но почему, млять, надо было записку передавать через меня! Что за нах… Играете в свои шпионские игры и играйте, нечего втравливать маленьких.
Я даже подумал, а не рвануть ли мне по бездорожью? Ведь тот же дедушка может придушить меня, как кутёнка. Придушит, и даже не поморщится. Я же вроде бы негативно про шпионов высказывался? Вот… Значит донесу царю-батюшке. Но эта мысль, вероятно, пришла одновременно в головы нам обоим, потому, что дед вдруг резко остановился, я стукнулся о его спину, а он сразу схватил меня своей левой рукой за мою правую руку. Да так больно схватил, зараза, что я едва не закричал. Схватил больно и крепко.
Дед даже не обернулся, а продолжил прочти бежать в сторону нашего дома и тянуть меня за собой, не особо беспокоясь за мои заплетающиеся «новыми сапогами купленными на вырост» ноги. Ноги заплетались и друг о дружку, и о булыжную мостовую. Я почти волочился за нёсшимся вперёд дедом. На Варварке на нас стали удивленно оглядываться и показывать пальцами. Дед не замечал ничего. И я его понимал.
Калитку мы проскочили, будто её и не было вовсе. Потом влетели по пока ещё «моей» лестнице и ворвались в «мою» комнату. Пакета на постели не было.
— Где он? — грозно спросил дед.
— Не знаю, — сказал я и заметался по комнате в поиске, одновременно думая, как бы умудриться сигануть в окно.
Глава 7
Пакет лежал на полу сбоку от правого сундука у стены. Дед, к тому времени, как мы его нашли, снова держал меня за руку. Он показал на пакет пальцем.
— Этот? — спросил дед.
— Да, — сказал я.
— Возьми его.
Я нагнулся и, взяв пакет, поднял. Дед, не выпуская мою руку из своей, вытащил из ножен кинжал. Увидев здоровенную и острую железяку, я подумал: «Почти такой же, как в фильме „Иван Васильевич“». Подумал, весь мир перед глазами вдруг сузился и я потерял сознание.
— Федька! Федька! — услышал я. — Очнись.
Кто-то потихоньку похлопывал меня по щекам. Я глубоко вздохнул и с трудом открыл глаза. Яркий свет резанул по ним словно острым кинжалом и я их сразу закрыл. Голова болела, словно в ней стучали пять кузнецов.
— Живой! — радостно сказал дед. — А я уж думал. Как об пол грохнешься! Да прямо головой! Аж звон вокруг пошёл! Как ты?
— Голова болит и звенит в ней. Глаза свет не хотят видеть.
7
Тайна сия великая есть — Церковнославянский текст выражения из Послания к Ефесянам (гл. 5, стих 32). Употребляется по отношению к чему-либо недоступному, тщательно скрываемому; часто в ироническом смысле.