Вечер открылся хором "Где гнутся над омутом лозы". Потом мы, филаретки, поднялись на высокую кафедру. Мы растаяли в реверансе. Перед глазами горели люстры, лысины, бриллианты дам, украшенных орденом Екатерины.
Барон сидел в креслах, в первом ряду, около начальницы.
Он мутно глядел перед собой. Его левая рука, как обыкновенно, смирно паслась на красном бархате сиденья. Правая рука барабанила длинными желтыми пальцами по колену, обтянутому белым сукном камергерских панталон.
"Он нажмет в правой коленке", - решила я и, не отрывая глаз от бароновой ноги, окунулась еще раз, уже отдельно, в глубоком придворном реверансе. Когда все туловище было откинуто назад и весь упор шел на левую пятку, надлежало мне, Пушкину мятежному, начать грешный мой ропот самым толстым, сердитым голосом:
Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной Ты...
Начальница, сидевшая рядом с бароном, уронила на паркет белоснежный платок. Барон шевельнулся поднять. Я забыла стихи, я чуть присела, чтобы поймать, где именно нажмут желтые пальцы барона.
- Продолжай! - побагровев от усилия, сказала начальница. Пока барон тормошился, она сама достала платок.
"Если испортился механизм, барон не встанет. Так и будет сидеть. С креслом его унесут или нет?" - мучилась я положением барона.
- Про-дол-жай!
Но я забыла стихи:
...Иль зачем судьбою тайной Ты на... что-то суждена...
Начальница презрительно махнула платком, и Филарет покрыл мое самодельное бормотание невыносимо высокими нотами:
Не напрасно, не случайно Жизнь от бога нам дана...
Женским визгом, без передышки, сплошным комариным звоном прозвенел в зале "куплет" владыки. Громадный Филарет, испугавшись моего примера, гнал во весь опор, боясь забыть текст и не допуская паузы. Раскаявшись немедленно, Пушкин хороший - девочка среднего роста - прорычала усеченные "Стансы":
Я лил потоки слез нежданных...
Реверанс мы сделали хорошо - все три как одна.
- Пушкин! - выстрелил барон и поднял вверх желтый палец. - Пушкина похвально выучить наизусть.
Мы ушли под шепот хора:
- Фи... Филаретки!
Я забилась в классе на заднюю парту. Вошла классная дама.
Она мне сказала:
- Ты осрамила весь институт. Не можешь запомн-ить стихи - пока другие танцуют, учи, милочка, прозу!
Она развернула передо мной "Капитанскую дочку" и, отчеркнув ногтем: "отсюда - досюда", ушла.
Я осталась в классе одна. Взяла книгу. И мне сразу понравилось: "Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло.
- Ну, барип, - закричал ямщик, - беда - буран!
Я выглянул из кибитки..."
Кибитка... Кибитка?
"Кибитка - это не фаэтон, это не коляска, это не бричка, это возок".
Я размахнулась и хватила "Капитанской дочкой" стекло висячей лампы.
Меня увели в карцер.
И еще один раз я пострадала за Пушкина.
Я и моя подруга были обе с Кавказа и очень тосковали по горам. Особенно весной.
Мы садились спинсш к бледному северному небу, смотревшему из казенных окон, мы впивались в географическую карту, висевшую на стене. На Казбек налепляли мы жеваную резинку - клячку, и Казбек торчал выше всех на свете.
И я говорила от всей души:
Кавказ подо мною. Один в вышине...
Я говорила "Кавказ" Пушкина с начала до конца не раз и не два, а до тех пор, пока мы с подругой из холодного сиротливого класса не переселялись в "зеленые сени, где птицы щебечут, где скачут олени... где мчится Арагва в тенистых брегах".
Из моих глаз слезы восторга лились перед географической картой, и, прижав палец к вершине Казбека, всхлипывала другая кавказская девочка.
- О чем вы плачете? Какие казенные вещи вы испортили? - спросила подошедшая классная дама.
Я еще не успела вспомнить, что надо соврать даме понятное, и сказала правду:
- Мы плачем над стихами Пушкина.
- Ты лжешь, - нахмурилась дама. - Признавайся скорее, какие казенные вещи...
- Честное благородное слово! - сказали мы в голос. - Мы ничего не разбили. Мы только над стихами...
- В таком случае вас надо лечить. Нормальные люди над стихами пе плачут.
Нас свели в лазарет, и доктор нам прописал холодное обтирание по утрам, до звонка.
Меня, как девочку плохого поведения и зачинщицу, обтирали целый месяц, другую - всего две недели, Это было холодно и неприятно...
1937
ФОРШ Ольга Дмитриевна (1873 - 1961). Филаретки. Впервые опубликован в журнале "Звезда", 1937, № 1. Печатается по изданию:
Форш Ольга. Собр. соч.: В 8-ми т. Т. 4. М.-Л.: Художественная литература. 1964.