Виталий Пищенко
Филателист
Собрались три подруги. Жалуются на мужей.
– У меня пьяница.
– А у меня бабник.
– Счастливые вы, девки. У меня и вовсе сифилитик…
Долгая пауза.
В дверь просовывается всклокоченная голова.
– Сколько лет тебе, дура, повторять?
Не сифилитик, а филателист!
* * *
Вечером в дверь квартиры доцента Шамошвалова ломился пришелец. Черт его знает, что ему было нужно. Может, спутал типовую пятиэтажку с родным летающим блюдцем, а может, хотел в контакт с доцентом вступить. Сначала пришелец упрямо нажимал на черненькую кнопку звонка, а когда сообразил, что звонок Шамошвалов отключил, остервенел и принялся бухать в дверь голенастыми суставчатыми ногами. Наконец, Лешка Никулин из пятой квартиры не выдержал и вышел на площадку. Дебошир пытался что-то ему объяснить на непонятном квакающем языке, но Лешка вытолкал его за дверь и запустил следом принесенный пришельцем термос с керосином. На том контакт и прервался.
Может быть, поживи Лешка в Репьевске немного подольше, он и не стал бы связываться с пришельцем. Вообще-то, он – Никулин, то есть – коренной был, репьевский, но сразу после окончания школы уехал в Москву, поступил в университет, потом учился в аспирантуре и в родительский дом вернулся всего неделю назад. А за те годы, что Лешка в столице провел, его родной город здорово изменился. И началось все именно с доцента Шамошвалова…
В тот злополучный день Цезарь Филиппович подставлял тело под ласковые солнечные лучи и с удовлетворением осматривал свой мичуринский участок. Несчастные шесть соток вмещали столько растительности, что напоминали тропическую оранжерею. Клубни сортового картофеля вытягивали из почвы последние соки, овощи набирали небывалый вес, ягоды усыпали кусты от корней до кончиков веток. В тот самый момент, когда Шамошвалов обозревал экспериментальные посадки жимолости и прикидывал, сколько выручит осенью от продажи черенков и наливки-настойки, раздался странный хлопок – будто выперло пробку из огромной бутылки шампанского. Цезарь Филиппович инстинктивно зажмурился и застыл столбом. Когда же он вновь открыл глаза, то увидел, что над грядкой с помидорами зависло небольшое летающее блюдце. Из него торчали тоненькие зеленые ножки, очень похожие на хвощи. К тому времени, как Шамошвалов убедился, что инопланетный объект ущерба огороду не нанес, пришелец успел выбраться наружу и, осторожно переступая по узенькой тропиночке меж грядами, шел к оторопевшему доценту. Подойдя поближе, он церемонно поклонился и на сносном русском языке объяснил цель своего визита. Оказалось, что странный гость представляет межгалактический еженедельник и жаждет (он так и выразился) заполучить у землянина интервью.
Быстренько прикинув, что настоящему ученому (а Цезарь Филиппович, знакомясь с людьми, скромно представлялся – «ученый») галактическая известность не повредит, Шамошвалов согласился. Долго и со вкусом рассказывал он о своей борьбе с различными лженауками во имя науки истинной, жаловался на бездарей, привычно затирающих талант, цитировал свои статьи… Пришелец покорно внимал, моргал шестью выпуклыми буркалами, и пошевеливал ушами, похожими на кочанчики цветной капусты.
Когда Цезарь Филиппович наконец выдохся, инопланетянин поблагодарил его, почмокал над грядкой с огурцами, пощелкал старомодным «ФЭДом» и отбыл восвояси. А еще через две недели Шамошвалов получил странную бандероль…
Собственно, с первого взгляда ничего в ней особенного не было – обычная коробка, завернутая в несколько слоев бумаги. Однако, когда Цезарь Филиппович сорвал упаковку, его взгляду предстал загадочный предмет, переливающийся всеми цветами радуги. На верхней грани кристаллообразной штуковины красовалась большая сиреневая кнопка.
И тут Шамошвалов призадумался. Невесть с чего в его голову пришла мысль о бомбе большой разрушительной силы. Доцент осторожно отошел от стола, на котором стоял загадочный предмет и, не спуская с него глаз, нащупал трубку телефона, благо номер можно было набрать и не глядя.
– Милиция, – равнодушно отозвалась трубка.
Цезарь Филиппович объяснил суть представшей перед ним проблемы.
– И что вы от нас хотите? – лениво осведомился невидимый собеседник.
Сначала Шамошвалов оторопел, потом вспылил. Тем не менее, его путаные просьбы, перемежающиеся с невнятными угрозами возымели действие.
– Щас, – отозвалась трубка.
На противоположном конце провода начались переговоры. До прислушивавшегося Цезаря Филипповича донеслось неразборчивое бормотание, потом голоса приблизились. Поминали какого-то Ладушкина, причем, весьма нелицеприятно.
– Ждите, – буркнула наконец трубка, – сержант Ладушкин выезжает.
Добрых полчаса Шамошвалов прогуливался во дворе, чем немало удивил соседей. Он старался держаться подальше от своего подъезда, в стороне от сектора распространения возможной взрывной волны.
Наконец к дому подкатил милицейский «уазик», и из него споро выскочил молодой человек в форме.
– Что у вас? – сухо осведомился он.
Цезарь Филиппович объяснил, в глазах молодого человека загорелся огонек интереса.
– Вы специалист по минам? – осведомился доцент, отпирая дверь своей квартиры.
– Нет, я почтой интересуюсь, – туманно пояснил милиционер, устремляясь к столу.
Не успел Шамошвалов испугаться, как он уже нажал загадочную кнопку.
– Что вы делаете?! Оно же взорваться могло! – взвизгнул доцент.
– Не взорвалось, – логично возразил Ладушкин, разглядывая таинственное послание, над которым тем временем возник конус света, в коем мелькали непонятные символы.
– Скорее всего, кристаллогазета, – снисходительно пояснил сержант. – Доводилось читать о подобном у ряда авторов. Особенно у фантастов.
– И что в ней написано? – полюбопытствовал воспрянувший духом доцент.
– Разберемся, – твердо пообещал Ладушкин и, подозрительно уставившись на Цезаря Филипповича, спросил: – Она, что же, так и пришла в голом виде? Без упаковки?
– Была какая-то бумага, – признался Шамошвалов.
– Принесите, – потребовал сержант.
Пришлось доценту идти на кухню и извлекать из мусорного ведра обрывки упаковки. Ладушкин разложил их на столе, небрежно сбросил на пол прилипшие к бумаге картофельные очистки и уткнулся носом в странные значки, покрывающие бумагу.