— Не бери в голову, — отхожу от парня на шаг назад, чтобы аромат выпечки ненароком не просочился из рюкзака к его носу: только часовой лекции о вреде пирожков мне не хватало. — Поехали к реке?
Артур кивает и, взяв меня за руку, тащит к брошенным великам.
— Всё лето на этой ржавой колымаге прокатала, — брезгливо бурчит Царёв, поднимая с земли мой «Урал». — Прошлый век, честное слово. Почему не попросишь отца привезти тебе нормальный велик?
— У папы дела, — оправдываюсь, пожимая плечами. — Да и через неделю уже в город возвращаться, какой смысл?
— Глупая ты, Анька! — усмехается Артур. Он, как и я, понимает, какие дела у моего отца в городе, но деликатно молчит. — Ладно! Давай наперегонки до моста?
— Давай, — соглашаюсь, заведомо принимая поражение: дедушкин «Урал» для спринтерских заездов не годится точно.
Впрочем, Артуру всё равно. Оседлав своего железного коня, уже через пару минут он исчезает из поля зрения, оставляя меня наслаждаться пением птиц и нежностью солнечных лучей в одиночестве.
С Артуром Царёвым мы знакомы с детства. Наши отцы росли по соседству в этом самом посёлке. Внешне похожие, как братья, они и в жизни были не разлей вода: сидели вместе за партой, в армии служили в одной роте, а как вернулись, оба поступили на строительный и в один год женились. Правда, невест выбрали абсолютно разных как внешне, так и по социальному статусу. Мой отец предпочёл любовь, а папа Артура — безбедное будущее. Вот и сейчас, семья Царёвых ни в чём не знает нужды, а мы… А мы с папой остались вдвоём: как оказалось, одной любви для счастливой жизни слишком мало. Этой зимой мама подала на развод и переехала в столицу к новому богатому мужу, бросив нас с отцом на произвол судьбы. И если я смогла её отпустить, в надежде, что та станет по-настоящему счастливой, то отец так и не смирился. Начинать жизнь с нуля, когда тебе давно за сорок, непросто. Вот и он не сдюжил, с головой погрузившись в затяжную депрессию.
В комфортном для себя темпе кручу педали, полорото осматриваясь по сторонам. «Заречное» с его горластыми петухами давно осталось за спиной, а лесная просека, что ведёт реке, пронизана солнечным светом, как паутиной и насквозь пропитана смолистым ароматом хвои. И куда Царёв так спешит, на бешеной скорости пролетая всю красоту?
Останавливаюсь на развилке возле старой раскидистой сосны и по привычке выглядываю на пушистых ветках шустрых белок: угощать рыжих вертихвосток семечками да морковкой давно стало моей любимой традицией. Правда, сегодня, за спиной – пирожки, безжалостно отвергнутые Артуром. Копаясь в рюкзаке, медленно обхожу могучий ствол дерева и мурлычу под нос песенку, пока не спотыкаюсь обо что-то мягкое и тяжёлое. Взвизгнув, падаю на землю, в кровь ободрав коленки о выпирающие коренья и старые ветки. Ругаю себя за невнимательность и, отряхивая от хвои ладони, встаю. С сожалением замечаю, что вылетевшие из рюкзака пирожки рассыпаны по опушке и теперь без вариантов являются собственностью белок. А после разворачиваюсь, чтобы взглянуть на причину моего падения, и снова опускаюсь на землю. Теперь от животного страха! Там, за сосной, в окружении крапивы и лопухов в неестественной позе и перепачканной одежде лежит парень. Красивый, как ангел, но, похоже, не совсем живой.
Мой истошный стон заглушается внезапным раскатом грома, а непрошенные слёзы смешиваются на щеках с мелкими каплями дождя. Прикрываю ладонью рот и несмело подползаю ближе, жадно рассматривая незнакомца. В его светлых, цвета зрелой пшеницы волосах запутались травинки и длинные иголки хвои. Некогда белоснежная рубашка заляпана грязью и небрежно выбилась из чёрных брюк, оголяя накаченный пресс. Приглядываюсь к груди паренька — хочу верить, что тот просто спит, но признаков жизни не нахожу. Тогда, пересилив страх, беру несчастного за руку в области запястья и пытаюсь нащупать пульс, но сумасшедшее биение собственного сердца не позволяет уловить его слабое и тихое.
— Аня! — подобно раскату грома разносится по лесу голос Царёва. — Ты где? Дождь начался!
Открываю рот, чтобы ответить, но, кроме удушливого хрипа, ничего не получается из себя выдавить. Смахиваю с лица слезливо-дождевую влагу и тянусь к шее парня. Дрожащими пальцами пытаюсь ослабить галстук и расстегнуть воротник сорочки, а после неуверенно хлопаю блондина по щекам.
— Эй, ты живой?
— Ты больная жмурика трогать?
Глухой баритон Артура за моей спиной раздаётся настолько неожиданно, что как ошпаренная отскакиваю от незнакомца.
— Кого трогать? — дребезжу в ответ, отчаянно покрываясь мурашками: никогда раньше я не видела мёртвых людей.