— О, узнаю Филина, уже и характер проявился, хоть на вид — «Филин табака». — Заржал Игорь, и смех этот долбанул по ушам, как выстрел из РПГ-7. — Всё проспал! Ты уже «старлей», Андрюха, досрочно, за Хайзуллу, и звездочки твои у меня, все три!!!
И раскрыл лопатообразную ладонь, на которой поблёскивали, казавшиеся ещё меньше, две латунные звёздочки.
— У тебя всегда было хреново с математикой, Игорёк. — Простонал Филин.
— Та всё у полном порядке с той наукой. — Улыбнулся Игорь, и разжал вторую «лопату», на которой блестел кроваво-красной эмалью новенький орден Красной Звезды. — А прапорщик Барзов, откомандирован сопровождать командира в Москву. Ну, врубился, Филин, или всё ещё черти перед глазами?
Разговор этот отобрал, ещё не появившиеся, силы и Филин стал проваливаться в забытье. И Игорёк, и Машенька медленно завертелись в водовороте уплывающего сознания, мерный звук турбин превратился в вой падающей мины. Все стало с ног на голову, и Филин вывалился из реальности в какой-то, калейдоскоп разрозненных воспоминаний…
* * *Февраль 1989 г. Госпиталь.
В палате Филина было жарко, хоть за окном, судя по узорам на стекле, трещал мороз. Ну вот, и опять Москва, только теперь госпиталь… Да, отапливали воинов хорошо… Видимо боялись застудить израненные тела. А может, боялись начальства? Чуть ли не каждый день сюда, в госпиталь им. Бурденко, приезжали мужики с лампасами да при больших звездах, чтобы вручить кому-то из здешних постояльцев награду. Кто, что заслужил… Да только соответствовала ли та благодарность, обличенная в кусочек металла, той боли телесной и мукам душевным? Кто знает? Всему своя цена…
Филин, мало помалу, начинал оживать. Ранения, в ногу и в бок — всё бы ничего, но контузия давала о себе знать внезапными вспышками головной боли, а иногда и потерей сознания. Уже около месяца Филин находился здесь. В одноместной палате. Не рядовой офицер — «краповый», засекреченный сплошь.
Но, всё же жизнь возвращалась в измученное болью тело. Андрей даже начинал засматриваться на милых сестричек, которые тоже не оставались перед Филином в долгу. А что? Личная карта Андрея висела тут же, а в ней черным по белому: 21 год от рождения, старший лейтенант, спецназ, орден Красной Звезды. Ну, конечно же кроме анализов крови, мочи, изменений температуры и давления, и назначенных процедур… Выздоровление наступало, глядишь, и вернётся в армию. А там, пройдёт годков 5–7 и в майоры — полковники сиганёт, такими-то темпами. Вот и кокетничали с Андреем: то, нагибаясь к нему, грудью по ближе, то якобы, ненароком прижимая ножкой, свисающую с кровати руку. Ну а что же Андрей? Сердце его было свободно от томлений любовных, поэтому эту игру он принимал. С благодарностью. И душе и рукам приятно.
Но, вот, как-то особенно, запала в душу медсестра Оленька. Ей бы за границей, на подиуме, модели от Армани да Версаче демонстрировать. Эдакая жгучая брюнетка с мальчуковой стрижкой, с ростом под 180 да фигурой, что и Клава Шиффер позавидует, 19-ти лет от роду. А она ворочала — обхаживала огрызки солдатских тел. Филин засматривался на эти идеальные формы, красивые малиново-алые губы и, когда они, ненароком встречались взглядом, тонул в удивительно зеленых глазах. «…Ух, ведьма! Хороша красавица. А грудь размера третьего, если не больше…» — мечтал об Оленьке Филин. И чувствовал, как в районе бедер приподнималась простыня, не иначе как от повышенного кровяного давления…
2 часа ночи. Февраль. Госпиталь. Жарко…
Филину было жарко. Жарко так, что абсолютно мокрая простыня уже валялась на полу, а сам он в каком-то, полузабытьи метался по постели. Пот, ручьями катился по лицу. Толи сон, толи не сон? Какие-то видения, полубред. Горы, палящее солнце, ползущие, за камнями, оскаленные рожи «духов». Тело Филина страдало от боли, вызванной жарой. Он валялся абсолютно голый на насквозь промокшей простыне и бредил. В который раз…
И привиделась ему девушка-амазонка, да такая изящно-хрупкая, что страшно дотронуться. Сами собой вспомнились строки любимого Серёжки Есенина:
Милая не бойся, я не груб, Я не стал развратником вдали. Дай коснуться твоих нежных губ, Дай прижаться к девичьей груди…— О, да ты из гусар, Андрей свет-Ляксеич? — Амазонка не исчезала, а превратилась в медсестричку Оленьку. — И бабник, конечно же, как все гусары.
Оленька очень придирчиво рассматривала, очень не дурно сложенное, тело, особенно его нижнюю часть.
Филину встало вдруг не по себе, жгучий стыд заполнил всё его естество. Но! Но один его орган, живущий по своим законам, вдруг, совсем не к месту, вздыбился, как хвост мартовского кота. А Оленька, как будто не замечая наступивших перемен, протирала прохладной, мокрой салфеткой лицо Андрея, грудь…